Пропажа осла - [2]

Итак, дядя Мамед-Гасан купил осла, но осел этот оказался злосчастным.

* * *

Однажды утром, проснувшись на заре, дядя Мамед-Гасан оделся, совершил намаз и вышел пройтись по двору. Собрал кур и дал им корм, зашел в хлев и подсыпал ослу пригоршню ячменя, затем вышел на улицу, сел на корточки у своих ворот и, набив трубку, стал курить. Немного погодя к дяде Мамед-Гасану подошли несколько крестьян таких же лет, как и он сам, и, сев рядом, достали трубки и закурили. Все эти крестьяне были соседями Мамед-Гасана.

Посидев, покурив, покашляв, крестьяне начали беседу. Всех интересовал, конечно, вопрос о паломниках, так как собравшиеся знали о намерении дяди Мамед-Гасана. И, конечно, во время беседы часто упоминали его имя.

Беседа затянулась. Поговорили о благах паломничества, затем перешли к условиям паломничества. Крестьянин, сидевший по левую руку от дяди Мамед-Гасана, высказал такую мысль:

- Вот скажем, один взял и поехал на поклонение, потом вернулся к себе на родину. Мы пришли к этому человеку с поздравлениями, жмем ему руку и говорим: "Да примет аллах твое паломничество". Теперь давайте выясним: помогут ему эти наши слова или нет? Могут они принести ему какую-нибудь пользу или не могут? Вот, к примеру, возьмем тебя, дядюшка Мамед-Гасан. Ты хочешь поехать на поклонение. Да сохранит тебя аллах от всех бедствий, чтобы ты вернулся в добром здравии. Конечно, когда ты, бог даст, вернешься домой, мы все придем тебя поздравлять и скажем: "Да примет аллах твое паломничество". Вот я и спрашиваю, будет ли тебе какая-нибудь польза от наших поздравлений и от этих наших пожеланий, или не будет? По-моему, не будет. Потому не будет, что ты уже месяц, а то и полтора тому назад свое паломничество закончил. Ежели оно принято аллахом, то при чем тут наши поздравления? А ежели не принято, то пожелания все равно не помогут. Ведь не будет же принято твое паломничество только потому, что мы того желаем?

Сказав это, крестьянин в упор посмотрел на дядю Мамед-Гасана; остальные в задумчивости опустили головы, так как вопрос оказался очень сложным. Дядя Мамед-Гасан снова достал кисет и стал набивать трубку. Закурив, он повернулся к своему соседу слева:

- Хорошо ты говоришь, братец Мешади-Орудж! Только если бы было по-твоему, если бы было так, как ты говоришь,, то не все было бы правильно, перевелись бы хорошее обращение и добрые отношения. Если кто-то поехал на поклонение, вернулся домой и никто не пошел к нему с приветствием, то какое же это мусульманство? Предположим, я вернулся из паломничества, и что же, по-твоему, ты не должен прийти меня поздравить? Да после этого я на тебя и смотреть не стану...

Мешади-Орудж быстро протянул руку к дяде Мамед-Гасану и, приподнявшись, прервал его речь:

- Да нет же, дядя Мамед-Гасан! Ты меня не так понял" и то, что ты сказал, не разрешает моего вопроса. Конечно, я приду к тебе с поздравлениями, да речь-то не об этом. Я только хочу знать, будет тебе какая-нибудь польза от моего поздравления или нет? Вот о чем я спрашиваю.

Дядя Мамед-Гасан снова ответил, что так или иначе поздравление имеет пользу, так как не будь его, перевелись бы добрые отношения.

Остальные крестьяне в один голос поддержали дядю Мамед-Гасана. Хоть и сложен был вопрос, поднятый Мешади-Оруджем, но всем было как-то дико, чтобы человек вернулся из паломничества и никто не пришел его поздравлять.

Спор на эту тему продолжался целый час, причем трубки беспрерывно дымили и перед каждым из собеседников набралась целая куча пепла.

В самый разгар беседы слева, из переулка, появился человек. Быстрыми шагами приблизился он к крестьянам, поздоровался с ними и, обратившись к дяде Мамед-Гасану, сказал:

- Дядя Мамед-Гасан, поскорее пошли мальчишку вывести осла из хлева, мне надо в город, начальник вызывает. Крестьяне поднялись и ответили на приветствие.

- Слушаюсь, слушаюсь. Сейчас я сам выведу осла! С этими словами дядя Мамед-Гасан вошел во двор. Пока он будет выводить осла, познакомимся с этим новым человеком.

Легко догадаться, что это человек не маленький; во-первых, потому, что при виде его крестьяне в самый разгар беседы поднялись на ноги и даже поклонились ему; а во-вторых, всем ясно, что для дяди Мамед-Гасана осел - свет очей его, ведь купил он осла для поездки в Кербалу; дни и ночи ухаживал за животным, чтобы осел не подвел его в пути; поэтому трудно предположить, чтобы дядя Мамед-Гасан отдал осла кому-нибудь и согласился, чтобы на нем кто-то ездил. А между тем, как только человек попросил осла, дядя Мамед-Гасан с готовностью бросился исполнять его просьбу.

Так кто же он такой этот человек, и чем занимается?

Да, не маленький он человек. Это староста селения Данабаш - Худаяр-бек.

Я бы не хотел касаться его прошлого, тем более, он и сам этого не позволит...

Таков уж порядок на земле: если кто-нибудь в жизни потерпит неудачу, опустится или, будучи богатым, обеднеет, тот всегда поведет беседу так, что начнет говорить о прошлом: вот таков был мой отец, такова была мать, столько-то у нас было богатства, такие-то дома, почет, уважение...

Если же кто повысится в положении, разбогатеет, добьется почета и уважения, тот никогда не заговорит об отце и деде. Возьмем того же дядю Мамед-Гасана. Целую неделю он может проговорить о богатстве своего отца, о почете, которым тот пользовался, и не устанет. А Худаяр-бек даже имени отца никому не назовет. Всякий раз, когда заходит разговор об этом, Худаяр-бек отвечает: