Пропавшее ущелье - [4]

— Прочел я дневник вашего Полынова, — говорил он Бархатову, — это же фантастика! Слыханное ли дело, чтобы на Памире, среди вечных ледников, росли чуть ли не тропические растения!

— В ущелье, Леонид Сергеевич, — спокойно добавил Бархатов.

— Ну и что из того? Все равно не верю. Галлюцинировал ваш Полынов, мираж выдавал за действительность.

— А Бостандыкский район в Киргизии? На горах снег, а внизу апельсины, фисташки растут.

— Апельсины… А ваш царицынский врач пишет, что он собственными глазами видел кактусы… Где? В горах Памира!.. Пустое ведь это, Василий Яковлевич, согласитесь.

— Район, где путешествовал Полынов, плохо изучен.

— Не убеждайте, все равно не поверю… Путешественники, как охотники, приврать любят…

Неприятный разговор произошел у Бархатова и с другим работником Академии наук.

— Когда открыл свое ущелье Полынов? — спросил он Василия Яковлевича.

— В 1909 году.

— Ну, так этого ущелья давно не существует.

— Почему?

Собеседник напомнил Бархатову о том, что произошло на Памире в ночь с 18 на 19 февраля 1911 года, хотя история эта была ему хорошо известна. В ту ночь все сейсмографы мира отметили страшную катастрофу, разразившуюся в горах. Горные исполины сдвинулись с места, пришли в движение, ломая и сокрушая все на своем пути. До сих пор еще не известны подлинные размеры катастрофы. Удалось установить только, что горы обрушились в ущелье, где протекала река Мургаб. На берегу его находился кишлак Усой. Все жители его трагически погибли, ущелье перестало существовать, остановилось течение реки, каменные громады высотой в тысячу метров образовали естественную плотину, и вода реки стала подниматься на огромную высоту, образовав теперешнее Сарезское озеро, которое очутилось на высоте почти 3 300 метров над уровнем океана. Озеро продолжало расти, оно затопило кишлак Сарез, разлилось в длину больше 70 километров; глубина его в десятки раз превосходит глубину Каспийского моря.

— Где же вы будете искать свое ущелье? — иронизировал этот человек. — Если б оно сохранилось, о нем знали бы теперь.

— Его по-настоящему не искали, — возразил Бархатов.

Ничто не могло ослабить веру Бархатова в успех задуманной экспедиции. Василий Яковлевич понимал трудность и ответственность своего замысла, но не отступал. Последние годы он по заданию правительства занимался разведкой залежей титановой руды в различных горных районах страны и неизменно возвращался мысленно к Памиру, недра которого таят многочисленные месторождения различных металлов. Случайно обнаруженный дневник царицынского врача служил подтверждением того, что поиски надо вести именно на Памире. Пусть кажется фантастичным описание растений ущелья, пусть даже оно погибло во время горной катастрофы в 1911 году, но то, что удалось попутно обнаружить любознательному исследователю, не геологу по образованию, в одиночестве путешествовавшему в горах, убеждало Бархатова в целесообразности экспедиции. Советские геологи, вооруженные всем необходимым, сумеют отыскать нужный металл.

Был ли при этом известный риск? Безусловно. Бархатов не отрицал его, излагая свои доводы в докладной записке на имя президента Академии наук СССР.

И ответ не замедлил себя ждать. Через неделю он лично встретился с президентом и имел с ним продолжительную беседу.

А еще несколько дней спустя Бархатов получил официальное уведомление, что экспедиция разрешается.

В ПУТИ

Талантливый русский исследователь Памира А. П. Федченко, первым из европейцев проникший в Алайскую долину, добирался из центральной части России до подножия Памирских гор больше двух месяцев. Щербакову понадобилось на это меньше суток.

В Москве накрапывал дождик, было прохладно. Залитый огнями Быковский аэродром в тусклых сумерках зарождающегося дня походил на огромный корабль. Когда самолет стремительно понесся по бетонированной дорожке, это впечатление еще больше усилилось.

Места Щербакова и Бархатова были рядом. Они молча смотрели, как удаляются огни столицы, а когда те скрылись, Василий Яковлевич откинулся на спинку кресла.

— Вы как хотите, — сказал он, — а я думаю еще малость подремать.

Щербаков ничего не ответил. Под монотонное гудение моторов хорошо мечталось. Он задумался над тем, чем же закончится эта необычайная экспедиция, откроется ли когда-нибудь загадка судьбы Полынова? Потом его мысли приняли другое направление. Он подумал о том, что покажут испытания его изобретения.

Еще будучи студентом третьего курса Московского технического института, Михаил увлекся высокогорным спортом. Вот уже восемь лет, почти каждый год, в свободное от учебы, а после окончания института — в свободное от работы время, Щербаков отправлялся в горы. Правда, в первый раз, когда он, согнувшись под тяжестью снаряжения, медленно плелся по узкой, заснеженной тропе перевала, рискуя каждую минуту свалиться вниз, ему подумалось, что он мог бы сейчас путешествовать где-нибудь на берегу Черного моря или просто отдохнуть дома. Но рядом шли его товарищи. Они несли еще больший груз и ступали легко, свободно. Заговорило самолюбие. Неужели он слабее? Нет, он не сдастся!

В походах Михаил закалял свою волю и тело. Во время тренировочного восхождения на пик Снежная тропа Щербаков оказался в числе первых и тогда остро пережил радостное чувство победителя в борьбе с горными великанами, борьбе, захватывающей, опасной и не всегда бескровной. С тех пор он участвовал в нескольких восхождениях на вершины в шесть и больше тысяч метров высотой над уровнем моря.