Пропавшая дочь - [52]

Отец поставил бутылку виски на кофейный столик. Сел, скрестив ноги, за спиной у моргающего и отплевывающегося Йоны и убрал у него кляп изо рта.

– Все это может прекратиться. Очень скоро. Твой папаша получит лекарство, а твоя подружка будет развязана. Все вернется на круги своя, если поможешь мне. Я задам тебе несколько вопросов.

– Ни за что! – Мужчина приподнял голову и плюнул в него.

Отец спокойно поднялся на ноги, взял с кофейного столика бутылку виски, встал за Йоной и ударил ею ему по затылку, стараясь не задеть тяжелым донышком череп. В волосах Йоны появились мокрые красные пряди.

– Либо мы будем продолжать так и дальше. И дальше, и дальше, и дальше… Всю ночь.

Отец снова взял в руку баллончик с газом и приготовился его использовать.

Йона поморщился и откатился в сторону, вытягивая шею и вертя головой, чтобы избежать очередного попадания газа в глаза и носовые пазухи.

Отец последовал за ним и перекатил обратно в центр комнаты. Несмотря на трудные времена, Йона был крупным мужчиной, носившим в себе как минимум тридцать лишних килограммов и отрастившим пузо вовсе не на культивированных микропротеинах. Дыхание у него было затрудненным, как у связанного и отравленного быка.

– Если думаешь, что я стукач, ты зря пришел сюда, ко мне в дом, гребаный ублюдок!

Даже после двух доз нервно-паралитического газа, от которых один глаз у него полностью закрылся, Йона Аберджиль не утратил силу духа. Это был не какой-то там сексуальный преступник, которого затрясло бы от одной тени народного мстителя.

Отец опустил мокрую, опухшую голову Йоны обратно на пол, и тот выдул из носа слизь и выплюнул токсичную, смешанную с кровью слюну.

– Это не то, что ты думаешь. Я не хочу ничего знать ни о твоих деньгах, ни о твоем бизнесе. Ни о чем таком. Так что можешь и дальше жить, как королевский питон в своем дворце. – Отец взмахнул пистолетом. – Я хочу, чтобы ты рассказал мне об одном деле. Только об одном. Об одном похищении. Речь идет о ребенке. Его украли из дома, у родителей. Это похищение произошло с твоего ведома. На твоей территории. Ты знаешь о нем. Это не произошло бы без согласования с тобой. У меня очень хорошие источники. Они тебя сдали, потому что ты – змеиное дерьмо в человеческом обличии. И слава богу, что для таких, как ты, все еще могут наступить последствия. Итак, вернемся к этой маленькой девочке, ради которой я здесь. Ты предоставишь информацию. Я хочу знать, куда ты и твоя организация отправили ее. А потом все будет, как прежде. Ты понимаешь меня, жирный урод?

В том единственном красном глазе, которым Йона рассматривал Отца, было что-то сатанинское. В нем читались обдумывание, легкая растерянность, полное презрение, возмущение ситуацией и врожденная ненависть ко всему, кроме себя. Отец гадал, видит ли Йона то же самое в его глазах.

Мужчина снова плюнул.

– Ты пришел сюда… умереть ради одного ребенка? Пришел ко мне в дом, связал мою женщину, запер моего отца и ждешь, чтобы я помог тебе? Думаешь, я боюсь смерти? Я люблю смерть.

Отец вспомнил ту тварь на картине, висящей над камином в игровой комнате. Ее кости и лохмотья, казалось, плясали и подергивались в его воображении.

– Вижу, что любишь. И я могу помочь тебе с этим. И твоему отцу тоже. Старый ублюдок уже пожил достаточно, не так ли? Король Смерть? Думаешь, вы – важные шишки? Нет. Я знаю, кто вы. Рептилии.

Выпитый виски пробудил в нем обрывки школьных знаний, далеких и практически бессмысленных.

– Амниоты. Тетраподы. Холоднокровные. Чешуйчатые, змеевидные ящерицы. Вы обитали здесь триста пятьдесят миллионов лет, ты знаешь это? Вы зародились в виде протозавров, первых ящериц. Росли и выживали, и снова будете выживать. Раньше вы плавали в воде, поскольку являетесь завропсидами, истинными рептилиями. У тебя морда зверя, тирапсида. Теперь я вижу это. Вы неисправимы. Реабилитация невозможна. Вы – лицо нашего времени. Вы процветаете, потому что отложили множество яиц. Вы – яйцекладущие. Это значит, что вы – яичный слой. Из-за вас и вашего рода мы застряли в мезозойской эре. Великой эре рептилий. Вашей эре.

Единственный глаз Йоны Аберджиля изменил выражение. Он посмотрел на Отца взглядом Малкольма Эндрюса. И по этому взгляду было видно, что что-то в этом человеке сломалось. Перед таким безумием и решимостью угрозы и переговоры были бесполезны.

Отец показал этому красному дьявольскому глазу фотографию своей маленькой дочери.

– Взгляни хорошенько. Такой она была, когда ее похитили из палисадника ее дома в Шипхее, Торки. Оттуда, где она чувствовала себя в безопасности, где жила с матерью и отцом. В тот день вы разрушили не одну жизнь.

Отец назвал адрес, точное время, дату и год.

В красном глазе не появилось ни капли сожаления.

– Я знаю об этой девочке.

Сердце у Отца екнуло, затем снова забилось, только уже учащенно.

– Oui, oui.[6] Я помню. Помню, – добавил мужчина почти с нежностью в голосе и улыбнулся.

Напряжение было такое, что воздух в помещении будто замер, а время остановилось. Вдалеке, в комнате старика, где могло бы разместиться тридцать пациентов муниципального дома престарелых, раздался «киношный» выстрел.