Проникновение - [41]

Неподалёку от «центра дрессировки» нашла ночной клуб. После заката он превращался в «логово порока», днём — в закусочную. В полутьме подавали отвратительную пережаренную картошку и выдохшееся пиво. Но за месяц обедов в логове, не встретила там никого живого, кроме сонного бармена-официанта и теней-охранников. К тому же там легче всего было позаимствовать Wi-Fi — поплавать в Средиземном море в сети.

Столкнулась с ней на пороге клуба: на вид лет шестнадцать, полупрозрачная кожа с синими венками, серые невинные глаза и огромный живот — месяц седьмой не меньше.

— Пожалуйста, мне очень нужны деньги! — прошептала она.

Парень бросил, родители отказались, на работу беременную никто не возьмёт, никто не поможет. Мне тоже никто ни в чём не помог. Ни разу. Только били, а если любили, то издалека, не пытаясь понять. Как могла, скрывала свои «неудачи» от родителей и зарабатывала на крышу над головой: невыносимо жить бок о бок с людьми, которые всё отдадут ради твоего счастья. А ты не знаешь, где его искать, и гримируешь отчаяние вымученной улыбкой. Нужен свой угол: выпустить меланхолию наружу, снять маску. И сидеть часами с сигаретой, тоскливо уставившись в стену, не прячась и никого не расстраивая. Тяжелее всего в жизни быть собой, никому не подражая и не угождая.

— Вот, возьмите всё, что есть в кошельке.

— Все-все деньги? А вы? — бледные пальчики воровато нырнули в кошелёк, жаль, не успела протянуть ей сама — невежливо.

— Расплачусь за обед карточкой.

Минут через сорок на улице у входной двери клуба — плотное кольцо людей. На краю тротуара мигала машина «Скорой помощи». Суетились врачи. «Передозировка», — повторяли в толпе. В проёме меж плеч впередистоящих увидела маленькие ножки в сандалиях, бурые пятна крови на асфальте. Или — господи, пожалуйста! — машинного масла? Подошла ближе: белая футболка натянута на животе, вот-вот лопнет, как воздушный шар. «Удастся спасти ребёнка?» — спрашивали люди. «А толку? Прирождённый наркоман», — отвечали другие. Наркотики продаёт охрана клуба. Слишком большая доза. На мои деньги. Я виновата. Не надо было… Но кто мог знать? Мысли веером в голове. Сложить бы его, убрать подальше. Никогда не умела анализировать ситуацию, никому не смогла помочь. Но хотела! Правда хотела.

— А вам что надо? Прекратите, наконец, пялиться!

Это случилось у меня во дворе. Пожилая женщина катила инвалидную коляску через дорогу от детской площадки к дому. Позади пристроился чёрный джип и нетерпеливо сигналил. Женщина, не оглядываясь, поспешила убраться с дороги, но в коляске — взрослый мужчина, тяжёлый. Таких сыновей возят на себе всю жизнь. Джип чуть дёрнулся вперёд, и скорченное тело неуклюже вывалилось из коляски на асфальт. Крик, плач, истерика. Водитель нервно хлопнул дверью машины, помог поднять инвалида, усадить обратно в коляску. Женщина не переставала причитать.

— Мадам, ну что вы? Он не ушибся, не разбился. Я сигналил. Вы не оборачивались и шли очень медленно, а мне некогда ждать, опаздываю на встречу, срезал по дворам… Подтолкнул вас чуть-чуть и всё. У меня дорогая машина, короткий тормозной путь, АБС, безопаснее не бывает.

Джип уехал. Женщина ощупывала, нет, не сына — коляску, и плакала.

— Спица погнута, рычаг сломался. Где чинить? На какие деньги? За какие грехи мне это?

Отец «неудавшегося» ребёнка тоже, наверно, не понял за какие грехи и бросил их. Сына нельзя надолго оставлять одного в доме, живут вдвоём на его пенсию по инвалидности. Нищета, стыд, унижение, щёлочь вины. А ещё эти взгляды — мельком на улицах. Люди жалеют свысока.

— Хватит на нас смотреть! Уходите! — закричала на меня.

Я испугалась и ушла. Никогда не знала, что нужно делать. Спасалась бегством. Поскорее запереть дверь квартиры и не видеть, не слышать, не думать, не страдать. Воображала, что кухню свою ношу с собой. Как стеклянный куб, защитную оболочку. Иногда получалось всех изолировать. Иногда стены рушились.

— Вас не учили вежливости? Отвечать, когда к вам обращаются?

— Я не в суде.

В полупустом кафе на занятый мной столик непременно посягала улыбка Чеширского кота. Обтекала селёдочным жиром, хотелось вскочить и бежать домой — отмыться. Дустовым мылом. Сдирать слой за слоем склизкую кожу «ёршиком» вместо мочалки, глядя, как вода под ногами в душе окрашивается алым. Есть такие люди на свете: состоят из одной части тела. Мой одноклассник как-то решил «освободиться» от остальных по принципу бесполезности. «Зачем мне ноги? В школу ходить? — спрашивал он. — А руки? Писать сочинения?». Рот и желудок были сразу исключены: зачем трудиться на унитаз? В итоге, вспомнив о смысле бытия, «сохранил» себе лишь член. А улыбка хуже члена, обладатели уверены: за неё платят и отдаются, не нужно ни любить, ни работать.

— Неужели нам не о чем поговорить друг с другом?

— Если не возражаете, я побуду одна.

— Возражаю. Никто не должен быть один. Как вас зовут? Чем вы занимаетесь?

— Пишу статьи о кино. И сейчас мне необходимо сосредоточиться.

— А я — актёр.

Кино распахнуло передо мной «дверь в лето», избавило от офисной тюрьмы, но не от людей вокруг. Мечтала о плаще-невидимке, а жила по ту сторону экранов кинозала и Internet Explorer.