Проникновение - [33]

— Наши лица стирает город. Как и память. Я пыталась делать статуи похожими на жителей города, но у них у всех одинаковые лица. Говорят одни и те же слова на одном языке, шаги по мостам над каналами соразмерны, мысли сонастроены. Надеялась, что, глядя на статуи, они задумаются над собственной убогостью, над угасанием внутри всего человеческого. Но нет, здесь не понимают простых символов. Ангел, отрезающий крылья, карты Таро. История повторяется. Люди отказываются видеть то, что не вписывается в систему их ценностей. Для них мои статуи не более чем украшение фонтанов. Моё искусство не искусство, потому что никому не нужно, никого не способно спасти. И я перестала резать мрамор, выбрав песок. Об этом месте никто не знает, случайно его нашла. Никто не увидит мои скульптуры из песка, не посмеётся над ними. Здесь их смогут разрушить только ветер и время. Самая сладкая свобода — творить для себя, ради процесса. Песок же недолговечен. Но в песчинке я увидела мир![58]

Всматривался в лица на песке, они были знакомы. Те, кого пропускал в жизни, проходил мимо: нищие на Карловом мосту, игроки в казино, парень, выдавший нам ключ от шале в Альпах. Никогда не замечал случайных встречных, не помнил их красоту.

— На недавнем открытии фонтана, — рассказывает дальше Аморген, — с блеском, под аплодисменты и бравурную музыку срывали покрывало со статуи, все четыре лица януса были разными. Юг — юн и наивен, Север — суров, Запад — отважен и смел, Восток — задумчив и грустен. Указатель. Все на корабли! Но заметили его не сразу. Маугли забрали вечером. А утром светило солнце, и она улыбалась толпе…

И это был не первый такой указатель, не первая разноликая статуя. Иначе не смог бы найти.

— Знаешь, что я открыла? — спросила она тогда на песчаной косе.

— Что?

— Творчество делает меня живой. Помогает сохранить себя, свою суть. Когда леплю, память возвращается, как и во сне. Творчество заменило всё, что у меня отняли. Сны — бессмертие, вечное возвращение, поэтому здесь мы их и не видим. Нас очищают, растворяют друг в друге. Но стать другим — значит умереть. Люди создают что-либо, чтобы быть собой. Мои статуи — слепок жизни, кем была и кем хочу оставаться несмотря ни на что. Не буду творить по чужой указке, только то, что хотела бы видеть сама.

Слушал её и чувствовал освобождение от звука отбойного молотка. Улицы, площади и кварталы в городе росли как грибы. С утра до ночи долбил брусчатку площадей, готовил место под новый фонтан. Жуткий оглушающий грохот жил у меня в голове, дробил мозг на осколки стекла и камня. Прислушался ещё раз: ничего, тихий плеск волн.

— Ты видела корабли? Они забирают в новую жизнь?

— Да. Проплывают мимо, довольно близко.

— Их много?

— Иногда да, иногда нет. Сегодня на земле родится много младенцев, перед твоим приходом был лайнер, а позавчера за всю ночь приплыла одна яхта.

— Странно. В двадцать первом веке людей на планете было больше, чем всех, кто жили до них в прежние столетия, вместе взятых. И каждую ночь появляются на свет тысячи.

— Лабиринт — огромен. Думаю, наш город с его гаванью здесь не единственный.

— Сколько же нам здесь гнить?

— Ты так ничего и не понял, — вздохнула Маугли, — корабли перевозят трупы. В гавань пускают потерявших себя. Если душа не помнит, кем была в прошлой жизни, выходит, и не жила. Ты родишься заново. Другим. Тебе повезёт, если сны вернутся, но если нет… Зачем? Плавучая опера Джона Барта[59]. Наблюдаешь с берега за актёрами на сцене баржи, пытаешься угадать сюжет, потом плюёшь на это бессмысленное занятие и начинаешь читать программку. Никто не позволит досмотреть представление до конца, не покажет сначала. Можно ждать возвращения корабля: сцены будут повторяться. Те, что хочешь забыть, а не вспомнить.

— А если не из гавани, а отсюда? Доплыть, догнать, спрятаться в трюме?

— Попробуй, — усмехнулась она. — Ты вовремя. Скоро придёт лайнер.

— Откуда ты знаешь?

— Предвижу.

В ту ночь я тоже предал тебя. Бросил. И не потому, что так было бы лучше тебе, как в Альпах, а потому что спасался сам.

Громадный лайнер-призрак шёл в гавань, к берегу плоских домов. Пустой, на палубах никого, яркие огни, быстрый ход. Я прыгнул в воду и поплыл. Но догонять лайнер было всё равно, что плыть за горизонт: чем ближе подплываешь, тем дальше отодвигается. Вода проникала в уши, рот, нос, сквозь поры кожи и оседала внутри, как ртуть. Тело тяжелело, движения давались с трудом, сил оставалось всё меньше. Замер на секунду — и потянуло ко дну. Темнота сомкнулась над головой. Всё, финиш. Конец фильма. Включите свет, отстегните ремни безопасности.

Подобрал меня городской патрульный, выловил из канала. Спросил, почему упал в воду. Был пьян, не помню, ответил я. Ненавистное место, где не снятся сны, где стираются лица, мысли и чувства. Безысходный город. Духи выли и носились над водой. Чайки молчали. Патрульный повёз меня на лодке в наш звёздный квартал, в наш новый дом посреди воды — высоко над морем. Почувствуй покой. Познай ожидание. Вдохни неразбавленного джина для храбрости. Повтори свой заплыв. Очнись в канале, выползи на мостовую, обсохни и шагай строить фонтаны. День Сурка