Пронеси, господи! - [69]

Текст, выглядевший полной ахинеей для постороннего глаза, был почти весь ясен Рампалю, местами даже слишком. Рудбекию сам жрать не идиот, нешто не помню, во что можно превратиться, если в ней раздвоенные лепестки попадутся? Насчет подарков дяди — это потом можно будет через формулу прикинуть. Но самый печальный вывод напрашивался сходу: скандальный его опорос, как и все последующие приключения, был уже известен командованию. Он не виноват, позора никакого, но сплетен не оберешься и анекдотов тоже. Ехидно подумал Рампаль, что отольются коллегам его слезы: добрая половина страдала в секторе-гареме теми же недомоганиями, что и он, и, стало быть, если вовремя им всем аборты не сделать, то к Рождеству можно ждать от них при первой же трансформации в женскую особь многочисленных ягнений, окотов, опоросов, щенений, отелов, яйцекладений и икрометаний.

Так или иначе, все инструкции были приняты: те, что к сегодняшнему дню устарели, ибо предсказывали вчерашний день, бывший в момент предсказания завтрашним, были приняты к сведению, прочие — к исполнению. Инструкция «телесно возвысить владычицу новой России», иначе говоря, отослать Катю Романову в горы, на Алтай, кажется, на Телецкое озеро, как сама она Рампалю сказала, инструкция эта устарела буквально вчера. Когда ветхий старичок-дезинфектор только еще позвонил в дверь романовской квартиры, Митька закатил вой до небес, шерсть на нем встала дыбом, и весь их дальнейший разговор происходил под аккомпанемент дикого, непрекращающегося собачьего скандала: зверь чуял оборотня и не желал принимать во внимание благие намерения такового.

— Крыс, мышей, клопов, тараканов, жучка мучного? — скучным голосом вопросил старичок через цепочку.

— У нас потравили уже, — ответила Катя и хотела закрыть дверь, но старичок опередил ее:

— Плохо, значит, потравили, соседи жалуются, что ползет от вас.

— Сами они ползут, не просыхают по две недели, — буркнула Катя, но цепочку сняла. Старичок вошел в прихожую, поставил свой скучный чемоданчик и таким же скучным голосом внезапно объявил:

— Екатерина Власьевна, письмо у меня для вас.

— Васильевна, — машинально сказала Катя и испугалась: — Какое письмо?

— Васильевна, — миролюбиво согласился старичок и продолжил: — все равно ведь Вильгельмовна, но раз уж ваш покойный батюшка три раза и вероисповедание, и метрику, и национальность менял, так ли важно? — и протянул Кате письмо в незаклеенном конверте. Катя запахнула халатик поплотнее, зачем-то оторвала от конверта край и извлекла письмо сбоку. Быстро-быстро прочла она тот немудрящий десяток фраз, который накатал будущий император на вырванном из тетради листке круглым своим, почти школьным почерком. Косяками они ходят, что ли, дезинфекторы эти? Давешний запомнился ей очень хорошо, Митька тогда тоже выл, но нынешний годился прежнему в отцы, сходства во внешности она по близорукости не усмотрела.

— Так как же мучного жучка?.. — спросил дед, берясь за чемоданчик.

— Откуда у вас это письмо?

— От супруга вашего, от Павла Федоровича, между делом занести просил. Там и еще что-то передавал он для вас, не упомню только, захватил ли…

— Так, может, проверите?

— Да что проверять-то… Уж если говорить хотите, то хоть на кухоньку-то проводите, года мои не те встояка такие беседы позволять себе вести…

Катя, охваченная нестерпимой тревогой, провела старичка-дезинфектора на свою чисто прибранную кухню. Странное она только что получила письмо от мужа, донельзя странное, не понравилось оно ей и даже обидело. Павел взял какой-то начальственный тон, будто барин какой, дворянин тоже нашелся. Сперва писал, что пусть, мол, Катя не беспокоится. Не побеспокоишься тут! Потом писал, как он ее любит. Видать по всему! И поэтому пусть поверит, что надо сделать все, как он велит. Писал бы уж — приказывает! Повелевает! Уложить, мол, все необходимое и на полгода уехать к самым дальним родственникам на Алтае — если на Телецкое не хочется ехать, то можно и к Веточке в Славгород, но там он за нее спокоен не будет, лучше все-таки найти или тетку Марту, или тетку Марию, или тетку Гизеллу, ту, помнишь, которая масло делает. Откуда он их всех только вспомнил! Работать она, мол, пусть работает, преподаватели везде нужны, но лучше пусть не работает, нет больше у Романовых такой необходимости, столько за гравированный рис решило заплатить министерство, что за всю жизнь не истратить, аванс выдали и он ей часть посылает, остальное сам привезет. Он, мол, сам в Горноалтайск, или куда она решит, за ней приедет. Враль проклятый!

Страшное подозрение шевельнулось в душе Кати: муж сбежал. Она догадывалась, что какой-то роман когда-то у Павла был, и какая-то женщина могла бы на ее законного мужа предъявить кое-какие права; она даже знала, как зовут эту женщину — Аля. Алевтина? Алена? Неужто муж просто решил от нее, от Кати, откупиться? Да и деньги-то где? Позабыв про то, что в кухне чужой человек сидит, и про то, что Митька уже воем изошел и кашляет, Катя рванулась в кабинет мужа, рывком открыла письменный стол, копнула в бумажках и сразу успокоилась. Сберегательная книжка с отцовскими наследными была на месте, с нее Павел не снял ни копейки, — знать бы Кате, сколько усилий стоило Джеймсу уломать Павла не снимать этих денег, не прятать, не увозить с собой, попросту бросить их. Значит, не сбежал. Неужто и правда рис нынче в такой цене? Знала бы, не кормила бы Митьку в тот раз, за который Павел обиделся. Надо, пожалуй, и еще рису запасти. Вон какие чудеса. Да, где деньги?