ProМетро - [17]

– Что какой?

– Ну мамонтенок в этой игрушке.

– А… У меня немного другая модель, – как будто оправдываясь, ответил Игорек. – Ее нельзя перезапустить. У моего зверенка только одна жизнь.

И хотя мы с Игорьком надолго замолчали, причем можно было поспорить, что молчали мы об одном и том же, тоскливая тишина в вагоне так и не повисла. Ей мешал фоновый шум, неожиданно ставший очень отчетливым. Невидимый Крюгер старательно выводил всеми десятью когтями по стеклу, по железу крыши непонятную, но так цепляющую за душу мелодию.

Одновременно усилилась тряска в вагоне, добавив в композицию противное дребезжание стекол и мелкое погрохатывание сталкивающихся пивных банок, количество которых на грязном полу снова увеличилось. Вдобавок, матовая полусфера лампы прямо над нами начала учащенно мерцать с невыносимой для глаз амплитудой.

– На взлет, что ли, идем? – обратился я к Игорьку и пояснил, увидев недоумение в его глазах. – Чувствуешь, как трясет? И лампа вон сейчас, похоже, накроется.

– Ага, – согласился Игорек. – Как в трамвае с квадратными колесами. Мы ехали один раз в таком, когда были с папой в Питере.

Хотелось сказать ему еще что-нибудь перед уходом. Что-нибудь приятное, чтобы на его лице закрепилось это радостное выражение, проявившееся от воспоминания о давнишней поездке с отцом.

– А хочешь, я научу тебя видеть внутреннюю сущность людей? – предложил я. – Меня самого только сегодня научили… Один писатель.

– Это как? – возбужденно спросил Игорек и тут же добавил: – Конечно хочу!

– Тогда посмотри на свое отражение в окне вагона, – голосом доброго волшебника посоветовал я. – В нем человек отражается таким, какой он есть на самом деле, а не таким, каким ему хотелось бы казаться. Смотришь?

Игорек смотрел во все глаза. Я тоже.

Признаться, увиденное слегка разочаровало меня. Мальчик сидел примерно на том месте, где до него сидел Валерьев. Только Игорек был гораздо ниже ростом, и деформация, так причудливо исказившая облик писателя, не коснулась его. Участок стекла, в котором отражалось лицо мальчика, был гладок до неприличия. Игорек смотрелся в него, как в обычное зеркало. Разве что казался чуть более бледным.

Но добрые волшебники не могут разочаровывать маленьких мальчиков.

– Видишь, – удовлетворенно констатировал я, – Твой зеркальный двойник похож на тебя, как две капли воды. Это потому, что ты внутри такой же, как снаружи.

Мальчик послушно кивал, но тоже выглядел немного разочарованным. Вдруг он негромко вскрикнул:

– Ой, а это что? – И коснулся кончиками пальцев лба прямо над правой бровью.

Как раз в этом месте сквозь иллюзорные пальцы его двойника просвечивало небольшое коричневое пятнышко. Мальчик попытался стереть пятнышко со лба, но, разумеется, оно осталось на своем месте.

– Не обращай внимания, – успокаивал я. – Это какая-то ерунда на стекле.

Но Игорек, не слушая меня, продолжал массировать пальцами лоб, как будто разглаживал неактуальные для его возраста морщины. Неестественная бледность медленно перетекала от отражения к мальчику.

– Кончай! – Я решительно взял его за руку и насильно опустил ее вниз. – А то весь череп себе прокорябаешь. Если тебе это так мешает…

Я подошел к ущербному стеклу и попытался ногтем сковырнуть это коричневое пятнышко, однако не смог: мы с ним находились по разные стороны стекла.

– Ладно тебе, не грузись! – посоветовал я, вернувшись на место. – Думай о хорошем, о мамонтенке своем.

– У него тоже один раз было такое пятнышко, – поведал мне Игорек. – Сначала совсем маленькое, всего один квадратик на правом ухе. Оно мигало. Все остальные горели ровно, а оно – мигало. А потом ближние к нему квадратики тоже начали мигать.

– Батарейки сели? – поставил диагноз я.

– Я тоже так подумал. Только надеялся, что ошибаюсь.

– Но погоди. Сейчас же вроде все нормально видно.

– Ну да, я же сменил батарейки.

– Ты сменил батарейки? – повторил я. – И мамонтенок при этом остался жив?

– Ага. Я очень волновался, но все закончилось хорошо. Игрушка не успевает отключиться, если заменить батарейки быстрее чем за секунду. Тогда у меня все вышло как надо, а вот потом… руки очень дрожали. Почти сутки. Я даже на диктант тогда не пошел.

– Слушай, тебе с твоими рефлексами надо в космонавты идти! – искренне восхитился я.

Тем временем поезд в последний раз отчаянно взревел двигателем, словно надеясь действительно оторваться от рельсов и взлететь, а когда понял, что ничего не выйдет, сдался и начал резко сбавлять обороты. Вагон качнуло, при этом невидимый Крюгер, кажется, слетел с крыши. По крайней мере из тоннеля мы выехали почти беззвучно.

Несколько опережая события, еще до того как поезд полностью остановился… Нет, даже раньше! Еще до того как плотная тьма тоннеля, скрепя рельсы, раскрыла свои цепкие объятья и брезгливо, словно половинку яблочного червяка, выплюнула поезд на свет перрона… Еще до этого внезапно постаревший Буратино объявил своим новым, тягучим как запись с винилового диска, прокрученная не на той скорости, голосом, что

Глава восьмая «…нция Роликоподшипниковская. Выход в город к…»

Секунд было несколько, но все они казались липкими и растянутыми как волокна жевательной резинки между губами целующихся тинейджеров. За короткий огрызочек времени, наступивший сразу после объявления новой станции и закончившийся, едва вагон бесшумно выскользнул из темноты, я успел подумать только: «Ну вот! А сейчас я увижу за окном все ту же девочку с предыдущей остановки, только вместо шариков у нее будут роликовые коньки».