Шедший с удовольствием муж внимательно рассматривал все это, для рассеяния свой скорби.
— Эх, голубочка, — начал он. — Если бы я был хоть немного поумнее, то и теперь у тебя уже были бы свои лошади…
На эту новую мысль навело его то, что он с женою подходил к карете.
— Ты не поверишь, как я глуп в своих делах.
— Замолчи, не серди.
Ну, хорошо, голубочка, — согласился он и взглянул налево, направо — как раз против окна кареты.
Занавесь окна кареты была опущена, только угол приподнят. Рука, придерживавшая его, торопливо упала. Но муж смуглой дамы еще успел рассмотреть лицо, спешившее закрыться. Это было очень чисто выбритое лицо мужчины лет тридцати пяти, не жирное, скорее, напротив, сухощавое, но свежее, здоровое; овальное, с тонкими чертами, с красивым профилем. Темные волоса были коротко острижены; оттого высокий лоб казался еще выше. Светло-карие глаза зорко смотрели на подъезд с дубовыми резными дверьми, бывший в полусотне шагов, — карета стояла поодаль от него.
— Видела, голубочка? — Каков бестия?
— Видела, и помешаю ему. Пойду на этот подъезд, найду, где она. Найду.
— Трудно будет найти, голубочка. По этой лестнице квартир десять, я думаю. Где она, там прислуге велено отказывать.
— Не велико затруднение.
— Твоя правда, голубочка, — тотчас же рассудил муж. — Подъезд богатый, потому квартиры большие. Спросишь у швейцара обо всех. Вероятно, почти все заняты семейными…
В эту минуту дверь подъезда отворилась. Вышел стройный молодой человек в гороховом пальто. Из-под шляпы вились каштановые волосы, слегка кудреватые. Лицо было прекрасно, что редкость в красивых мужских лицах, не женоподобно. — Муж смуглой дамы с любезной улыбкою, — потому что был такой же искусный светский человек, как и певец, — хватился за фуражку и поклонился с грациею, свойственною всем медведям и очень немногим людям, — но светскость осталась оказана совершенно понапрасну: молодой человек, выходя из двери, уже повертывался к Невскому и не видел замечательной эволюции любезного светского человека. Любезный светский человек надел фуражку и продолжал свое рассуждение, прерванное для светской эволюции.
— Почти везде семейные люди, у них нечего искать. Одна, много две квартиры, где надобно искать. А то, что прислуга говорит: «никакой дамы здесь нет» — что за важность? По тону будет видно, правда ли. Уверяю, голубочка.
— Хорошо, верю. Но ты знаешь этого молодого человека? — Что за прекрасное лицо! — Он очень понравился мне. Ты позови его к нам.
— Я вижу его, голубочка, когда бываю у Рязанцева. Очень благородный…
— Слышишь? — Да не оглядывайся, мой друг: если опять взглянешь так ловко, этот, в карете, поймет, что мы заняты им и любовником! Мне будет трудно помочь жене или сестре, или кто она ему. А я не хочу бросить этого!
— А! — Точно! — Слышу, голубочка.
Дав молодому человеку отойти подальше, извозчичья карета тронулась. Муж смуглой дамы хоть и отличался не столько догадливостью, сколько основательностью, понял, что карета следит за молодым человеком, с которым он неудачно раскланялся.
— Так вот кого подкарауливал этот шельма! Видно, жена-то осторожна, не уследишь, — так он за молодыми знакомыми! Видишь, я недаром сказал: о, бестия! Да что же, голубочка: ты сказала «жена, или сестра, или кто она ему», — не знаешь, значит, что он женатый, видно, не знаешь его?
— Не знаю, мой друг, — а кто ж это?
— Все у того же Рязанцева! — Это, я тебе скажу, удивительно, кого не увидишь у этого Рязанцева! Раз я сижу у него один, — входит эта шельма, — Рязанцев рекомендует: Савелов! — Я, разумеется, сейчас ушел: черт с ними!
— Так это муж милочки Савеловой? — О, как я рада, что я услужу ей! — Я просто влюбилась в нее, когда увидела в концерте, — мало и слушала, все любовалась! — Но мужа там не было, она была с кем-то другим, старше его. Ах, что это за красавица! Вот это, мой друг, красавица! — Большие темно-голубые глаза, тихие, нежные, — сама беленькая, беленькая, нежненькая, — ах, так и расцеловала бы ее! Ах, как я рада услужить такой милочке!
Молодой человек в гороховом пальто шел очень быстро. Карета, следившая за ним, опередила смуглую даму и ее мужа.
— Подзови извозчика, мой друг, — сказала смуглая дама. Муж подозвал. — Садись и ты.
— Точно, голубочка. Со мною лучше. Может быть, и понадоблюсь.
— Нет, мой друг; но я хочу, чтобы ты рассказал мне об этом молодом человеке. Вот это парочка, мой друг, он и Савелова! Ах, как я рада, что у нее такой любовник! Ах, что за прелесть оба! Я расцелую их обоих — и ее, так и быть, и его!
— Ну, голубочка, себя-то она позволит тебе целовать, — а его-то не очень-то.
— Вот прекрасно! — Смеет! — Если б у меня был такой любовник, — я не позволила бы ей, — а ей, такой милочке, бояться меня!
— Ну, голубочка, знаю я этих красавиц! — Основательный муж покачал головою. — Видывал, голубочка. Когда прежде жил в Петербурге, бывал в опере, — видел. Красавицы! Видишь ли, голубочка: по-моему, — ну, да вот покажи мне свою Савелову, — ну, покажи. Вперед знаю: ничего особенного.
— Ах, не люблю, когда ты так врешь. Лучше рассказывай о нем. Вот если б у меня был такой муж или хоть любовник, — ах, как бы я любила его!
