Прокурорский надзор - [36]

«Я хотел поговорить…». «Записывайтесь на прием», — уже через плечо советует Прозоровский, и перед моим носом захлопывается, обитая дерматином, дверь.

Такой прием действует на меня отрезвляюще. Я понимаю, что настоящая борьба еще впереди. Не знаю, как в других странах, но в нашем Отечестве человек, побывавший под судом, но даже оправданный, уже на всю жизнь несет на себе клеймо, как говорится: «То ли он украл, то ли у него украли — но ведь что-то было!..» В последнее «перестроечное» время много делается для реабилитации жертв сталинского террора. Это очень удобно — никакого тебе беспокойства, связанного с восстановлением на работе или выплатой компенсации. А политический капитал — вот он, налицо! У нас очень любят мертвых. Стоит кому-то умереть — оказывается, что был он хороший человек. И дифирамбы ему поют те, кто вчера травил…

Полагая, что вопросы, сопутствующие реабилитации будут решаться краевой прокуратурой без моего участия, занимаюсь личными делами, главное из которых прописка. Отношу заявление в домоуправление, к заявлению прилагаю копию решения о реабилитации. Но, оказывается, пропишут меня в МОЕЙ СОБСТВЕННОЙ КВАРТИРЕ только после согласия моей бывшей жены! Более того, кроме «визы» моей, теперь уже БЫВШЕЙ, спутницы жизни, на листке с заявлением должно быть зафиксировано и согласие начальника милиции! Поразительный взлет бюрократической мысли! Ни в одной сфере народного хозяйства не трудится такое количество одаренных — да что там одаренных! — талантливых людей, как за письменными столами. Воистину щедра на таланты русская земля! Вдумайтесь в ситуацию: я был лишен прописки после вступления в силу приговора суда. В настоящее время этот приговор отменен как незаконный. Но за прошедшее время многое изменилось — в частности, на основании именно этого приговора без моего ведома Геленджикским судом был решен вопрос о моей семье — оформлен развод. Теперь же я не могу быть прописан в квартире, полученной МНОЮ, без согласия разведенной со мною женщиной! А если она не согласится? Мне говорят — подавайте в суд!

Для меня это — вопрос принципа. Поэтому передаю через Стасика Людмиле свое заявление с запиской, в которой прошу не доводить дело до суда, объясняю ситуацию, в соответствии с которой суд не может не решить вопрос в мою пользу, а также, по логике вещей, должен восстановить наш брак. При этом следующий развод обязуюсь затянуть согласно нашим законам на максимальный срок, что может помешать реализации ее личных планов. Призыв к здравому смыслу не остается неуслышанным, на моем заявлении появляется сделанная рукой подпись «не возражаю». К счастью, с визой начальника милиции проблем не возникло и листок с коллекцией автографов вручается паспортистке домоуправления.

Решение вопросов, связанных с восстановлением на работе, выплатой компенсации и принесения извинений несколько затягивается. В Краевой школе Олимпийского резерва, где находится моя трудовая книжка, мне посоветовали в написанном заявлении заменить слово «восстановить» на «принять» на работу. Понимаю, что администрация в лице Юрия Борисовича Суруханова опасается возможного требования заплатить зарплату за вынужденный прогул в течение трех лет, но изменить формулировку отказываюсь. Оставляю заявление с приложенной копией справки и возвращаюсь домой, в Геленджик.

Мои напоминания в прокуратуру края о необходимости скорейшего решения вышеупомянутых вопросов остаются гласом вопиющего в пустыне, не вызывая у работников прокуратуры никаких эмоций. По совету друзей снова покупаю билет на поезд. Теперь занимаю деньги с чистой совестью — ведь должны же когда-нибудь причитающиеся мне деньги вернуть!

Две недели, проведенные в Москве, посещения приемных прокуратуры РСФСР и Президиума Верховного Совета республики приносят свои плоды. Буквально через три недели после возвращения в Геленджик получаю приглашение в Краснодар со справкой о средней зарплате, получаемой мною до ареста. Выясняется, что компенсация производится у нас весьма своеобразно — средняя заработная плата, МИНУС деньги, заработанные потерпевшим на стройках народного хозяйства! То есть, если накануне ареста человек не работал или получал зарплату меньше той, что «на химии», то по логике вещей, он может оказаться еще и должен государству! К тому же совсем не учитывается тот факт, что заработная плата на производстве насчитывается за 22 рабочих дня, а в местах, не столь отдаленных, отбывают и в выходные дни… Более того, из суммы, предназначенной к выплате, высчитываются еще и налоги! Воистину, Государство своего не упустит! На мой робкий вопрос, как мне собираются компенсировать моральные потери, зональный прокурор Крайпрокуратуры Бондаренко успокаивает меня сообщением, что «у нас это не предусмотрено». Согласно его, в общем-то беззлобной сентенции, я должен быть рад, что так легко отделался…

Одним из главных завоеваний нашего строя, без сомнения, можно считать исключительно бережное отношение к свободе, чести и достоинству каждого советского человека. Читал я где-то о том, что в Соединенных Штатах некоему гражданину, несколько месяцев пробывшему в заключении и оправданному за недоказанностью вины, была выплачена сумма, выраженная пяти- или шестизначной цифрой, в качестве компенсации морального ущерба (до ареста он был безработным). Наверное, это крайняя степень загнивания — разве можно оценить в деньгах ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО? Наше государство с презрением отвергает саму мысль о подобном кощунстве. А зарплата — это да, это дело святое! Но на общих основаниях. Чтобы, не дай Бог, не разбогател человек на своем несчастье, нарушив, тем самым, СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ — еще одно великое завоевание социализма.