Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - [98]

– При твоей гордыне, Сашка, не кашеваром, а есаулом или атаманом пристало быть, – усмехнулся Ярославец.

– И буду, – без малейшего смущения ответил Маленький. – Я не наш Андреевич. Казаки сказывали, что Новосильцев предлагал Ивану быть первым есаулом, да он отказался. Совесть, вишь, ему не дозволяет над старшими годами начальствовать. Нет, Александр, – похлопав Ярославца по плечу, юноша искренне заверил: – Когда о власти речь идет, сомнения неуместны. Свято место пусто не бывает. Коль достойный человек, к примеру, как хорунжий, не займет его, так на нем тут же какая-нибудь сволочь хитроблудая окажется. А простым людям от подобной совестливости пользы нет, один лишь вред.

Ярославец спорить с ним не стал. Малость изумленный не по возрасту рассудительной речью Маленького, он лишь пожал плечами и неуверенно промолвил:

– Может, ты и прав, да только разве во власти счастье?

14

Душегубы Вишневецкого, ожидавшие легкой победы – всего-то двое русских лазутчиков, из которых один тяжело ранен и еле держится на ногах, пришли в ужас при виде несущейся на них казачьей лавы и поначалу бросились бежать. Однако быстро поняли, что бегство – это верная погибель. По обрывистому берегу от конницы не уйти, а карабкаться на косогор – значит, пасть от метких выстрелов урусов. Сбившись в стаю, ордынцы стали яростно обороняться.

Страх и безысходность нередко порождают смелость. Изрядный численный перевес позволил нехристям сдержать натиск казаков, завязалась жестокая резня. Неизвестно, чем бы все закончилось, кабы не Чуб. Появление атамана с сотней свежих бойцов решило исход боя, татары были почти полностью истреблены.

Завидев, как с десяток станичников устремились в погоню за уцелевшими ордынцами, Ванька закричал:

– Назад! Уходим!

И вовремя. С крутояра ударил мушкетный залп. Это ляхи, что погнались за похитителями Адамовича, наконец-то вышли к переправе чуть не целым полком. Отстреливаясь от католиков, казаки стали убираться восвояси.

Княжич уходил последним. Придирчиво оглядывая берег, не дай бог, чтоб кто из раненых остался, хорунжий увидал лежащего ничком на мелководье станичника и сразу же признал в нем Красного. Не замечая тоскливо завывающих шляхетских пуль, он бросился к Гришке. Похоже, тот убит был сразу наповал, но для Ваньки это ничего не значило. Лучше уж погибнуть самому, чем отдать на поругание татарве тело старого товарища. Взвалив убитого на плечи, Иван шагнул вслед уже скрывшимся в предутреннем тумане казакам.

Как только Княжич вышел из воды, к нему тут же подбежал сначала Маленький, за ним, опираясь на плечо Новосильцева и крепко прихрамывая, подошел Ярославец. Щека князя была чуток порублена, но он, похоже, не замечал стекавшей на соболий воротник струйки крови.

Счастливый блеск, что полыхнул в глазах обоих Сашек при виде живого и даже не раненого друга, сменила горькая печаль, когда тот уложил на землю Красного. Не углядев на Гришке ран, казачонок изумленно вопросил:

– Как он смерть-то принял, неужели утоп?

– Да нет, не утоп, – еле сдерживая закипающую в сердце ярость, заявил Иван. – Его сзади пуля клюнула, как раз напротив сердца, а выйти ей, видать, кольчуга не дала. Не пойму, как так случилось, что Григорий выстрел в спину получил? Он же первым на ордынцев кинулся. Коль они бы подстрелили, то рана б на груди была. Не из вас ли кто десятника убил невзначай, – добавил он, строго глядя на столпившихся вокруг станичников.

– Да ты что, побойся бога, – возмутился Новосильцев. – Не решились, видно, нехристи с Красным в честном бою сойтись, вот и пальнули в спину.

Княжич недоверчиво покачал головой, но, припомнив, как совсем недавно сам чуть не погиб от пули в спину, с благодарностью взглянул на Ярославца.

– Ладно, все одно теперь уж ничего не поделаешь, кладите на коней убитых да поехали, – тяжело вздохнув, распорядился он и обратился к Емельяну. – Сразу к воеводе поведешь полковника, иль до утра подождешь?

Чуб вопрошающе взглянул на князя Дмитрия, как, мол, лучше поступить.

– Ты королевского вельможу захватил, сам его пред светлы очи Петра Ивановича и доставишь, а мы с атаманом будем вас сопровождать, – не задумываясь, ответил тот.

На полдороге к поселению, в котором обосновался Шуйский со своею многочисленной челядью, казаков встретил небольшой отряд стрельцов во главе с Барятинским. Безошибочно признав в Адамовиче пленника, полковник с явной завистью сказал:

– Гляжу, поздравить тебя можно, не оплошали твои разбойнички, князь Дмитрий.

Однако, почуяв на себе презрительный взгляд атамана, чуток смутился и деловито вопросил:

– Как мой сотник, заслужил прощение?

– Сотник твой отменный воин, одним из первых был в бою. Спеси сбей с него чуток – цены ему не будет, – усмехнулся Новосильцев.

– Вот и славно. Езжай, Евлампий, к своим стрельцам да гляди у меня, в другой раз так легко от кары не отвертишься, – пригрозил князь Бегичу и, еле сдерживая гнев, злился он на самого себя за проявленное перед варнаками малодушие, строго вымолвил: – Велено вас встретить, как вернетесь, и сразу же доставить к воеводе.

При въезде в московитский стан казаки разделились. Бойцы знаменной полусотни под предводительством Ярославца да преисполненного гордостью Сашки Маленького направились к своим землянкам, а их старшины с Барятинским и пленником свернули к самой большой избе, где, судя по всему, расположился всесильный воевода и любимец Грозного-царя, князь Петр Иванович Шуйский.