Проклятый город. Однажды случится ужасное... - [11]

«Мадам Патош» замолчала.

Бастиан и его друг несколько секунд смотрели на нее: обвислые щеки, рыхлая кожа, приоткрытый рот, пустые глаза, которые не видели ничего из происходящего на экране… казалось, они были навеки устремлены в туманы Лавилль-Сен-Жур…

Когда Патош заметил, как по обожженной солнцем щеке матери скатилась одинокая слезинка, он тут же хлопнул Бастиана по плечу:

— Ну, пошли! Ю-Джи нас ждет!

Бастиан отправился за ним словно на автопилоте. Прежде чем закрыть за собой дверь гостиной, он обернулся. Женщина все так же неподвижно сидела на диване, похожая на огромную толстую куклу в нелепом одеянии. Глаза ее были неподвижными, лишь более блестящими, чем раньше.

* * *

В тот же вечер Бастиан набрал в «Гугле»: «Лавилль-Сен-Жур». Точнее, он сделал это уже ночью, когда родители спали. У него не было никаких причин скрываться, и однако он чувствовал себя так, словно готовился совершить нечто запретное.

Путешествуя по ссылкам, он нашел фотографии с видами города — узкие средневековые улочки, памятники в тумане, горгульи… словно игрушечный готический макет, стоящий на яркой цветочной клумбе.

Бастиан также прочитал о так называемом «деле Талько», убийствах, похищениях детей, скандалах, слухах…

Он провел больше часа в сумраке гостиной, освещенной лишь слабым светом монитора. Он читал бы и дальше, но информация оказалась слишком угнетающей. Когда Бастиан наткнулся на историю судмедэксперта, — тот делал вскрытие первого обнаруженного детского тела и, как говорилось в статье, был настолько потрясен, что это привело к параличу, приковавшему его к постели на всю оставшуюся жизнь, — он решил, что с него хватит. Теперь он знал о Лавилле — его памятниках, его климате, его деле о детоубийствах — достаточно, чтобы понять: такой город не сможет исцелить его родителей. Ни отца, ни мать.

Достаточно, чтобы понять: это последнее место на земле, где он хотел бы жить.

Достаточно, чтобы угадать — непонятно каким образом, — что именно туда они и поедут.

* * *

Они уехали десять дней спустя — перед глазами Бастиана все еще стояла фигура Ольги, подруги матери, машущей вслед автомобилю и уменьшающейся с каждой секундой. Он помнил, какое лицо было у Патоша, когда они прощались — в глазах его приятеля стояли слезы, и говорил он с трудом, — и странную улыбку на лице его матери…

Бастиан проспал всю дорогу, словно одурманенный.

Когда он проснулся, они уже подъезжали. Отец выбрал объездную дорогу, чтобы показать им город «с высоты птичьего полета» — с возвышающегося над ним плато, — словно желая окончательно убедить их в правильности своего выбора.

И вот после очередного поворота город внезапно перед ними появился.

В самом деле, отсюда, с высоты, он был красив как игрушка, особенно в лучах солнца — стояла хорошая погода, — старинная игрушка, немного грубоватая на вид, утопающая в густом зеленом мху. Бастиан почти наяву увидел, как жители города ободряюще кивают им: «А, вот и вы! Ну-ну, давайте, мы вас ждем!»

Почему-то от этого у него мурашки побежали по телу.

Через полчаса они уже входили в дом. Все было так, как в рассказах отца: «Там есть сад и в нем качели для тебя, Бастиан… у тебя будет огромная комната, ты сможешь кататься по ней на велосипеде… а у тебя, Каролина, будет мастерская в саду… и… и…» Дом действительно оказался огромным, и Бастиан невольно задался вопросом, как они смогли позволить себе такое жилище — с лепными потолками, каминами, огромными комнатами, в том числе и его собственной спальней, окно которой выходило в сад, на те самые качели — они чуть заметно раскачивались все время, даже когда не было ветра… Эти качели неожиданно напомнили ему те, что он видел раньше на одной из картин матери, в тот день, когда она рассказывала ему о тайнах живописи…

В ту ночь ему впервые приснился кошмар. Это было месяц назад. А казалось, что прошел уже год.

* * *

— Радость моя, ты что, уснул?

Бастиан поднял глаза. Каролина Моро, стоя на пороге, улыбалась ему, и эта улыбка, равно и весь подтянутый, бодрый вид матери, свидетельствовала о том, что в ее жизни наступила благотворная перемена. Да, после переезда в Лавилль она стала выглядеть гораздо лучше. Если бы только не ее манера запираться на целые часы в своей мастерской в глубине сада и не прежний рассеянный, слегка затуманенный взгляд, когда она оттуда выходила… и если бы не сам Лавилль-Сен-Жур, то Бастиан от души порадовался бы ее выздоровлению.

— Я встал пораньше, думал, может, Патош сейчас в Сети…

Мать приблизилась и нежно провела рукой по его волосам — иссиня-черным, как и у нее самой.

— Мы с папой вчера оставили дверь в нашу спальню открытой. Но ты не кричал. Значит, кошмаров не было. Я рада… Кстати, ты не хочешь одеться?

Нет, он не хотел. Абсолютно. Но не стал этого говорить. Так же как не стал упоминать и о кошмаре, пробудившем его сегодня раньше всех.

— Да, конечно, — вздохнул он.

— Как дела в школе?

— Ну… ничего так.

Очередная ложь. Частный лицей имени Сент-Экзюпери не был похож ни на одну из тех школ, которые Бастиан посещал раньше. Так или иначе, он не обладал умением легко сходиться с людьми. Но и об этом он тоже не хотел говорить… с матерью, но всяком случае. Может быть, с Патошем… Ну вот она опять…