Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 2 - [24]

Сидеть в теньке было приятно. Афраний замер на скамейке под смоквой, практически слившись со стеной. Он не пошевелился, когда калитка распахнулась, пропуская во двор дома невысокого человека в поношенном кетонете и со здешней разновидностью солдатских калиг на кривоватых ногах. Человек был практически лыс, лишь на затылке кудрявились редкие бесцветные волосенки, зато борода его была густа и брови устрашающе топорщились над глубокими глазницами, из которых на мир смотрели темные навыкате глаза. Лицо пришельца было широким и все на нем выглядело под стать бровям: крупные губы, большой нос — бесформенный и бугристый, скорее всего, изуродованный давним, очень сильным ударом. От виска вниз, прочертив щеку, сбегал шрам. Афраний знал, что на левой руке человека не хватает двух пальцев — мизинца и безымянного, отрубленных в схватке много лет назад. Начальник тайной службы хорошо знал этого человека, а тот — Афрания.

— Здравствуй, Малх! — сказал Афраний негромко. — Ты задержался…

— И тебе — привет, — отозвался гость. — Странная у тебя привычка, Бурр, пугать людей, оставаясь невидимым. Я же тебя не заметил!

Он шагнул к фонтану и принялся пить, шумно черпая воду горстью.

— Я не прятался, — заметил Афраний, ухмыляясь под капюшоном. — Просто ждал.

— Жарко…

Малх плеснул водой на разгоряченное лицо, на лысину и фыркнул довольно, рассыпая вокруг себя мелкие капли.

— Как ты только ходишь по улицам в своем плаще в такую жару?

Афраний пожал плечами.

Он знал, что его подчиненные, давно изучившие повадки начальника, за глаза называют его человеком в сером плаще. О его привычке закрывать лицо, находясь в городе, проведали и его враги, но все же именно знаменитый плащ, о котором были наслышаны все, делал его невидимкой на улицах Ершалаима. Конечно же, под капюшоном было жарко, гораздо жарче, чем без него, но какое это имело значение?

— Пойдем в дом, — сказал он, поднимаясь со скамейки. — Там удобнее.

Малх кивнул, и перед тем, как последовать за Афранием, задвинул засов, наглухо закрывая вход в садик.

Глава 8

Париж. Отель «Плаза». Наши дни.

Ночной звонок всегда тревожен, даже если это не звонок вовсе, а нежное мурлыканье многофункционального аппарата.

Таччини уснул не более получаса назад, и потому пробуждение было особенно болезненным: мысли смешались, он даже не сразу сообразил, где именно находится. Правда, рука сама по себе потянулась к выключателю ночника, и в размытом желтоватом круге света возник картонный флаер с золотым тиснением и надписью «Отель Плаза на Елисейских полях. Уважаемые гости! У нас не курят. Спасибо».

Телефон продолжал звонить, подмигивая красной лампочкой — обычный гостиничный телефон, весь усеянный кнопками. Позвонить на такой аппарат напрямую из города невозможно, только через коммутатор. Из номера в номер? Впрочем, что гадать? Узнаем…

Он снял трубку, одновременно посмотрев на свой «Патек Филипп» — половина третьего ночи.

— Месье Таччини? Доброй ночи! Я прошу прощения за то, что беспокою вас, — судя по голосу, портье действительно испытывал неловкость оттого, что так поздно разбудил постояльца. — Но меня убедили в том, что вы ждете звонка. Если же нет, то еще раз прошу меня извинить — я немедленно отключаюсь!

— Кто убедил? — буркнул Таччини.

— Простите? — не понял портье.

— Кто мне звонит?

— Ах, да, месье… Звонок от месье Розенберга. Могу я соединить вас, месье?

— Соединяйте…

— Доброй ночи! — голос у Розенберга был бодрый. Или он не хотел спать, или уже выспался. — Я смотрю, вы любите Париж?

— Да, я люблю Париж, — сказал итальянец не особо дружелюбно. — Вы решили перезвонить мне, Розенберг, после того, как я двое суток безрезультатно обрываю вам телефоны?

— Мне обрываете? Телефоны? — искренне удивился Розенберг. — У вас есть мой номер? Странно. Я, в принципе, сам не знаю своего номера. Так получается по жизни — сегодня один телефон, завтра — другой… Разве у вас не так?

— У меня по-разному, — отрезал Таччини. — Я искал вас, ваших хозяев, кого-нибудь, с кем можно обсудить сложившуюся проблему…

— Мой дорогой синьор Таччини, — проворковал Розенберг. — Хочу вам сообщить, что ни у меня, ни у, как вы выразились, моих хозяев никакой проблемы не сложилось. Она, наверное, сложилась у вас. Но позвольте напомнить наши предварительные договоренности: ваша проблема — это только ваша проблема. Не моя. Не моих хозяев. Только ваша. Мы дали вам срок — урегулировать свои вопросы вы должны были до сегодняшней полуночи. Мои наниматели гарантировали невмешательство. Только невмешательство. Отвернуться, знаете ли, это одно, а вот поддержать — уже совсем другое.

— Для чего вы мне звоните, Розенберг?

— Я звоню, чтобы сообщить вам, Таччини, что время вышло. Начиная с двенадцати часов ваши люди на территории Израиля вне закона.

— Вот, значит, как…

— Вы ждете аплодисментов? Поинтересуйтесь, что натворили ваши посланцы за два последних дня! Просто уму непостижимо. Откуда у вас такие отморозки?

— Вы уже нашли их?

— Пока нет, но мы знаем, где они находятся…

— Значит, они все еще действуют? — спросил Таччини, радостно ухмыляясь. Он даже сел в кровати. — Понимаю вас, Розенберг! Ночь на дворе! Кто ж идет на операцию на ночь глядя? Да, никто! Перевожу с еврейского на английский — вы даете мне шанс управиться до рассвета. Я правильно перевел?