Проклятое золото храмовников - [12]

– Слушай, ты не рассказывай ей, что я тебя отговаривал от погони, ладно? Я, конечно, все понимаю, вон она как на тебя поглядывает. Просто не хотелось бы выглядеть в ее глазах трусливым дерьмом. А на тебя я не в обиде, не думай, – торопливо заверил он. – Сердцу не прикажешь, да и мужская дружба превыше всего. Я уже и сам себя потихоньку на роль третьего лишнего настраиваю.

– И как?

– Если честно, то с трудом. Но тут ведь главное – сила воли, верно, а она у меня имеется. И если постоянно мысленно повторять, что мне, – голос Улана прервался, но он проглотил комок, внезапно подступивший к горлу, и упрямо продолжил: – ничего не светит, то… – и он, не договорив, вновь осекся, торопливо отвернувшись от друга.

Сангре досадливо крякнул и глубокомысленно заметил:

– Я всегда говорил, что когда бог раздавал всякие интересные и полезные в хозяйстве вещи, мы с тобой стояли в разных очередях. И теперь я понял, за какую вещь ты выстаивал в своей.

– За какую? – вяло поинтересовался Улан.

– Таки за самую никчемушную и даже вредную для организма – ты выстаивал за любовь. А насчет «не светит» ты не прав, – хмыкнул Петр, ликуя в душе, что обманулся в собственных наблюдениях и побратим не предал их дружбы. – У нас с тобой пока что и впрямь почти по Пушкину получается: «Пред испанкой благородной двое рыцарей стоят…». Но в отличие от стихотворения Александра Сергеича я лично вопрошать, кто ей из нас милее, не собираюсь – беру самоотвод и уступаю её тебе без боя, – и, желая выказать себя не менее благородным, он важно добавил: – Сердце у меня, конечно, щемит и кровью обливается, но наше братство для меня превыше всего. Так что дерзай, дружище, и да поможет тебе Амур вместе с Купидоном.

– Правда?! – ахнул тот, изумленно уставившись на Сангре. – Ты в самом деле отказываешься от нее?! Из-за меня?! Да ты… ты… знаешь, кто ты…, – и не найдя слов, чтобы выразить свои чувства, он полез обниматься.

Но дальше Улан повел себя не совсем так, как рассчитывал Петр. Выразив свою горячую благодарность, он заявил, что… не может принять столь великой жертвы от друга.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Сангре. – Не мешай стать страстотерпцем, в смысле терпеть от избытка страсти. Авось в святыни запишут со временем, то есть в святоши, – поправился он. – И вообще, нашел жертву. Я, когда решил отказаться, вмиг столько недостатков в ней откопал, чтоб сердцем не шибко терзаться – жуть. Во-первых, габариты не те. Руки как спички, и ноги как руки.

– Неправда! – горячо возразил Улан. – У нее все самое то.

– Для тебя. А я, как ты знаешь, люблю дам с большим… мм… количеством красоты в некоторых местах, вроде русской Афродиты у Айвазовского.

– А может Венеры у Кустодиева? – даже в такой момент педантичный Буланов не смог удержаться от поправки.

– Неважно, – отмахнулся Сангре. – Главное, ты понял мое требование: чтоб берешь в руки – маешь вещь. Ну и грыжу заодно. А еще имеется во-вторых: умная она чересчур.

– Ну и что?

– Это тебе ну и что, поскольку ты у нас работаешь одновременно за гиганта мысли и за отца русской демократии. А мне со своим скудным умишком лучше жена не с университетским образованием, а с тремя классами церковно-приходской школы. Или нет, хватит одного. Тогда она точно будет слушать меня, открыв рот. Ну а в-третьих возраст. К твоей Изабелле и в паспорт заглядывать не надо – по лицу видно, минимум четвертак стукнул.

– Подумаешь.

– Во-от, тебе и на это наплевать, а мне подавай нечто юное, то бишь цветочек в возрасте тринадцати-четырнадцати годков. Эдакий юный бутончик с пустой головкой. И еще одно требование имеется. Учитывая нынешний век и простоту нравов, моя будущая избранница и коня на скаку должна уметь поймать, и вместе с ним на руках в горящую избу шагнуть… – он задумался, прикидывая, чтобы еще добавить, и выпалил. – Ну и корову уметь подоить. А эта испанка, как мне кажется, не знает с какого бока к ней подходить, – и подытожил: – Словом, такой бракованный экземпляр мне и даром не нужен. Забирай, а я еще и приплачу!

И вновь реакция Улана оказалась несколько неожиданной. Он уныло вздохнул и заявил, что как ему кажется, принесенная Сангре на алтарь их дружбы жертва не поможет, поскольку с одной стороны благородная испанская донья, дворянская кровь, а с другой дикарь-татарин. И он печально покачал головой, подводя неутешительный итог:

– То ли дело у тебя, дона Педро де ла Бленд-а-Меда.

Сангре с подозрением покосился на друга – не прикалывается ли. Вроде не похоже, на полном серьезе. А коль так, то…

– Не боись, – выпалил он. – В этом я тебя с нею запросто уравняю. Ну и с собой заодно. Или нет: поставлю гораздо выше.

– Каким образом? Де Колгейтом меня наречешь или Аквафрешем?

– Последнее звучит ничего, – одобрил Петр. – А в переводе?

– Что-то типа свежей воды.

– Улан Свежая вода… Звучит почти как Чингачгук Большой змей, – Сангре скривился. – Не пойдет. Для твоего якутского племени мы изобретем нечто иное, позабористее, и потянем ниточку твоего рода от… брата Будды. А что, круто, родня бога. Ладно, сейчас недосуг, опосля твою гинекологию состряпаем, а пока делай загадочное лицо и говори, что твои фамилия и происхождение слишком известны и ты вынужден хранить это в секрете. Между прочим, временная загадочность тебе пойдет на пользу, окружит эдаким туманным ореолом тайны, притягивающим любопытных, каковыми являются все женщины без исключения. Так что дерзай, дружище Руслан, и Людмила-Изабелла непременно падет в твои объятия, – бодро заверил он друга.