Проклятие волков - [7]

Тропайл облизал ложку и вышел на улицу. Дул очень холодный ветер, но Тропайл был в двойной парке.

Какой-то Гражданин прошел мимо. Он был один. Странно, подумал Тропайл. Гражданин шел быстро. На его лице застыло выражение крайнего отчаяния. Еще более странно. Странно настолько, что стоит того, чтобы приглядеться повнимательнее, потому что такая поспешность, такая рассеянность наводили Тропайла на кое-какие мысли. Торопливость и рассеянность были нетипичны для покорных овечек, которые относились к классу «Они». Все это проявлялось лишь в одном особом случае.

Глен Тропайл перешел улицу и последовал за рассеянным Гражданином, которого, как он знал, звали Бойн. Около булочной этот человек натолкнулся на Гражданина Джермина. Тропайл стоял позади, так чтобы его не было видно; он наблюдал и слушал. Бойн был на грани нервного срыва, и то, что видел и слышал Тропайл, только подтверждало его диагноз.

Казалось, вот-вот случится нечто неизбежное. Еще мгновение — и Гражданин Бойн потеряет контроль над собой. У этого неизбежного было свое название. Его заимствовали из языка народа, который когда-то жил на ныне необитаемом острове в Тихом океане, где простые фермеры, доведенные до отчаяния, становились разбойниками и убивали ножами для рубки тростника.

Это называлось «амок» — сходить с ума, становиться убийцей-маньяком. Тропайл посмотрел на человека с интересом и презрением. Амок! В конце концов, и покорных овечек можно довести до предела. Он видел это и раньше. Признаки были налицо.

Наверняка для Глена Тропайла в этом была некая выгода, выгоду можно найти во всем, если ее искать. Он наблюдал и ждал. Глен Тропайл выбрал себе место так, чтобы видеть Гражданина Бойна в булочной, где тот уныло и неумело резал свои четверть килограмма хлеба от Утренней Буханки.

Он ждал, когда Бойн выбежит из булочной. И Бойн выбежал.

Вопль громкий, пронзительный. Это визжал Гражданин Джермин.

— Маньяк-убийца!

Опять вопль, яростный крик Бойна, и нож булочника, мерцающий в слабом свете в руках Бойна. И Граждане, разбегающиеся кто куда, все Граждане, за исключением одного.

Один Гражданин лежал зарезанным — своим собственным ножом, как оказалось. Это был булочник. Бойн все рубил и рубил. А потом Бойн выбежал, как ревущее пламя, нож со свистом рассекал воздух над его головой. Граждане в панике спасались бегством. Он старался попасть ножом по их убегающим фигурам, и кричал, и бил снова и снова. Амок!

Это был один особый случай, когда они забывали о сдержанности — один из двух, уточнил про себя Тропайл, когда брел к булочной. Он нахмурился, потому что был еще один случай, когда они забывали о приличиях, тот, который непосредственно касался его.

Он наблюдал, как обезумевший Бойн преследовал группу Граждан, которая в дальнем конце улицы свернула за угол.

Тропайл вздохнул и вошел в булочную посмотреть, чем бы там можно было поживиться. Бойн успокоится, бушующая ярость уляжется так же быстро, как и поднялась, и он снова станет овечкой, и другие овцы подойдут и схватят его. Так всегда бывало, когда Гражданин терял рассудок. Это было реакцией на давление, оказываемое на Граждан, и в любой момент могло случиться так, что лишь на грамм оно превышало норму, и кто-то не выдерживал. За последние два месяца здесь в Вилинге это произошло дважды. Глен Тропайл был свидетелем, как точно такое же происходило в Питсбурге, Алтуне, Бронксвилле.

Всякому давлению есть предел.

Тропайл вошел в булочную и без всяких эмоций взглянул на зарезанного булочника. Тропайл уже видел трупы.

Он оценивающе оглядел закусочную. Для начала нагнулся и подобрал ту четверть килограмма хлеба, которую уронил Бойн, стряхнул с нее пыль и положил в карман. Пища всегда пригодится. Будь у Бойна побольше еды, может быть, он бы и не свихнулся. Неужели только голод доводит их до безумия? А может быть, также и то, что находится на Эвересте, да и парящее Око, и боязнь Перемещения? Или просто напряжение от того, что нужно было поддерживать свою так тщательно запрограммированную жизнь? А впрочем, какая разница? «Они» не выдерживали и сходили с ума, а с ним, Тропайлом, этого не случится никогда. И только это было важно. Он перегнулся через стойку, стараясь взять остатки Утренней Буханки.

И увидел, что на него с ужасом смотрят огромные глаза Гражданки Джермин. Она закричала:

— Волк! Граждане, на помощь! Здесь Волк!

Тропайл замешкался. Он даже не заметил этой проклятой бабы, но она была здесь, она поднималась из-за прилавка, вопя не своим голосом: «Волк! Волк!»

Он резко сказал:

— Гражданка, умоляю вас.

Но это было бесполезно. Улики были против него, а ее крики привлекут остальных. Тропайла охватила паника. Он направился к ней, чтобы успокоить, но это тоже оказалось бесполезным. Он заметался. Она все кричала и кричала, и люди слышали ее. Тропайл пулей вылетел на улицу, они уже лезли из всех дверей, выползали из всех крысиных нор, в которых попрятались от Бойна.

— Пожалуйста, — крикнул он испуганно и зло, — подождите минуту!

Но они не ждали. Они услышали голос женщины, а может быть кто-то из них увидел у него хлеб. Они окружили его — нет, они навалились на него, хватая его, разрывая мягкий, теплый мех его одежды. Они полезли в его карманы и, как еще одно доказательство его преступлений, высыпалась из пакетиков украденная соль. Они оторвали ему рукава, и даже прочные, неподпоротые швы распоролись. Он был пойман.