Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - [28]

— У меня к вам… одно важное поручение, сьер Баллантайн, — сказала она чуть хрипло — почему-то всегда, когда она с ним говорила, в горле очень быстро пересыхало. — Скажите… вы сейчас можете ненадолго пойти со мной?

Эбер покосился в сторону, но середина зала уже была заполнена танцующими парами. Элизия стола довольно далеко, и по счастью, была занята разговором с каким-то валленским вельможей, который, судя по всему, собирался ее пригласить потанцевать. Баллантайн быстро повернулся к Гвендолен.

— Если вы обещаете, что это будет действительно не очень долго… Куда вы хотите меня отвести?

— Я уже успела изучить много потайных углов, — пробормотала она, усмехнувшись, — пока готовились к балу.

Они прошли мимо кухни и свернули в длинный коридор, огибавший пиршественный зал по всей длине. С одной стороны из него можно было попасть во внутренний двор, заполненный хозяйственными флигелями. С другой стороны он подводил прямо к выходу на верхнюю галерею, где обычно располагались музыканты. Но сейчас жизнь гремела только в главном парадном зале — чем дальше, тем коридор становился все более темным, глухим и пыльным, и даже музыка стала звучать совсем вдалеке.

Коридор был узкий, поэтому они шли рядом, вернее, Гвендолен на полшага впереди. Она чувствовала, что Баллантайн не отрываясь смотрит в ее затылок, где пряди волос особенно мягкие и наиболее красиво вьются. Неожиданно ей стало обидно, что он все время видит ее в длинных плащах и в глухо застегнутых камзолах. Их женщины ведь нередко носили очень красивые полупрозрачные платья с разрезами, сшитые так, чтобы не мешали крыльям. Они шли молча, но Гвендолен ясно чувствовала, что между ними в воздухе есть что-то осязаемое, почти живое, что они оба его ощущают с каждым глотком воздуха, а главное, что они чувствуют совершенно одно и то же. Она просто не знала, как назвать это ощущение. До сих пор, хотя ее тянуло к Эберу так сильно, что она использовала каждый момент, чтобы украдкой заглянуть в его кабинет, пройти мимо, хоть что-то ему сказать, и все эти встречи и разговоры помнила до деталей, каждую, ничего не значащую встречу словно записывала на драгоценный пергамент, тщательно сворачивала и хранила в памяти, — пока в своих мечтаниях она видела только, как разговаривает с ним. Ну может, разве что представляла, как он легко, но вместе с тем сильно обеими руками берет ее за плечи, как тогда в кабинете. Теперь она ясно чувствовала, что может произойти что-то еще, и начала вздрагивать. Может быть, он прикоснется к ней еще раз? И как-то другому? Или она сама сможет до него дотронуться?

Гвендолен неплохо представляла себе, какие вещи и крылатые, и люди могут проделывать друг с другом, особенно наедине, при погашенных свечах и закрытых ставнях, хотя и в другое время тоже. Крылатые, на ее взгляд, все делали довольно изящно. Но у нее почему-то не было не малейшего желания обниматься ни с кем из крылатых мужчин, а когда они пытались это проделать, сохраняла на лице настолько язвительное выражение, что их стремление быстро угасало. Видимо, она была отмечена проклятием Вальгелля с самого рождения. Возню людей на деревянных скрипучих кроватях, которую она иногда наблюдала, пролетая мимо верхних окон, Гвен вообще считала чем-то уродливым. Представить, что Эбер захочет прикоснуться к ней, казалось настолько невероятным, что она пока не могла себе ничего до конца додумать. Но дрожь начинала колотить ее все сильнее — правда, нельзя сказать, чтобы это было неприятно. Ничего подобного она не испытывала, даже подходя к самом краю крыши, когда прямо над ней нависала огромная луна в самой полной фазе, расправляла крылья, но нарочно затягивала взлет, чтобы испытать пронзающую все тело тягу вверх, в темное небо.

— В таких местах должны обитать призраки, — сказала она неожиданно, лишь бы прервать молчание, в котором все сильнее становилось ощущение чего-то единого, существующего между ними. — Но я пока ни одного не видела.

Баллантайн неожиданно взял ее за руку чуть повыше локтя. Они вздрогнули одновременно оба.

— Вы боитесь призраков?

— Нет, — немного смущенно отозвался Эбер, — я просто… не очень хорошо вижу в темноте.

— Вы так сделали… — Гвендолен чуть помолчала, — только поэтому?

— Не совсем. Мне это показалось хорошим предлогом.

— Зачем же вы искали предлога?

— Вы удивительная девушка, Гвендолен, — произнес Баллантайн после некоторого молчания. В коридоре теперь не было никаких звуков, кроме их гулко звучащих шагов, поэтому он невольно понизил голос. — С тех пор, как я вас увидел… мне все время кажется, будто я могу сделать очень многое… гораздо больше, чем я был способен до этого. И еще… очень долго я уже ни о чем не думал, кроме делегаций, докладов губернатору, бесконечных бумаг и переговоров с купцами. Мы ведь по сути все одинаковые канцелярские крысы, только некоторые стоят на ступеньку выше. Но когда… я на вас смотрю, я начинаю думать о другой стороне жизни.

Они уже почти подошли к лестнице, ведущей на хоры над парадным залом. Прямо под лестницей была спрятана не сразу заметная дверь, и сквозь плотно закрытые створки пробивался еле различимый свет.