Проклятие Слизерина - [102]

Колени Антонин подогнулись, на ощупь нашел пальцами табурет, пододвинул под себя и замедленно сел, с открытым ртом уставился на Тома.

— Не–е-ет, – выдохнул он несколько минут спустя, когда голос к нему вернулся, – нельзя тебя одного надолго оставлять. Совсем пропадешь. Ты имя‑то хоть свое помнишь?

Том ответил не сразу, замолчал на время, пока мимо проходили пуффендуйки. Первой с высоко вздернутым подбородком прошествовала Маргит Рант, следом, тихо пересмеиваясь, видимо, подшучивали над заносчивостью подруги, семенили Тамиш и Боумен.

— Даже если бы и забыл, – заметил Том шепотом, покосился на девочек, – то ты уже проговорился: поприветствовал меня по имени. Так что верный ответ «Том».

Антонин с трудом отвел взгляд от удаляющихся пуффендуек.

— Ладно, умник. А мое?

— Антонин, отвяжись, – рыкнул Том, беря с полки новые книги.

Антонин воздел лицо к потолку, артистично взмахнул руками.

— Слава, Агриппе! А Руквуда помнишь?.. Хотя таких личностей иногда забывать полезно.

На этот раз Том проигнорировал его слова, сел за стол, принялся листать фолианты, самопишущее перо приготовилось к конспектированию. Антонин от скуки постучал костяшками по табурету, нетерпеливо поерзал, вытянул шею, поглядывая за пуффендуйками, что устраивались за одним из библиотечных столов.

— Том, извинишь, я пойду кое–кого поприветствую…

Том поднял голову, перехватил взгляд Антонина как раз тогда, когда Анна Боумен посмотрела в их сторону, так же поспешно отвернулась.

— Кого? – опешил Том, уточнил с ужасом: – Боумен?!

— А что?

Том уткнулся в книгу, чтобы скрыть изумление, ответил нарочито безразличным тоном:

— Ничего. Просто удивляюсь, когда ты успел?

— Так на Зельеварении же… – принялся объяснять Антонин. – Помнишь, мы с тобой местами поменялись, а я теперь сижу как раз перед Анной. Скажу тебе, не ладится у нее с зельями, но в целом и общем девочка хорошая…

— Гм, даже слишком хорошая, – отметил Том скептически. – Не увлекайся болтовней, я уже скоро управлюсь.

— Я мигом.

Антонин моментально подскочил с табурета, привычно размашистым шагом. Том, не поворачивая головы, одними глазами покосился в сторону пуффендуек, с шумом выдохнул. Вновь попытался вникнуть в смысл трактата, но безуспешно, с раздражением захлопнул фолиант. Быстро скрутил свиток с конспектами, запихнул перо и чернильницу в сумку, вернул книгу на полку. Уже через минуту покинул библиотеку, и сразу направился к ближайшей лестнице.

На следующем этаже его догнал запыхавшийся Антонин.

— Ты чего так быстро? Я только поздороваться и успел…

— Я предупредил, что скоро закончу, – процедил Том. – К тому же я тебя с собой не звал, мог бы продолжать любезничать.

Антонин с изумлением посмотрел на него, но прикусил язык, умолчал уже готовую саркастичную шутку.

В Общей гостиной они нашли Августуса и Сенектуса, напротив них, на диване, устроился Элджи. Том ожидал увидеть что угодно, только не это: и с перебинтованной рукой Элджи улыбался так, будто совершил подвиг и с минуты на минуту ожидал награды.

— …последний раз повторяю, я не нанимался в няньки, – бунтовал Августус, бледное лицо пошло лиловыми пятнами.

Сенектус всплеснул руками.

— И слава всем святым, что не нанимался: в миг лишился бы гонорара. Хоть убей не пойму, как можно было не заметить…

— О чем спор? – вклинился Антонин, приблизившись.

Сенектус резко развернулся на каблуках, издал разоблачающий возглас:

— Ага!.. Долохов, а где ты был, когда Элджи вывалился из саней?

— Понеслась, – простонал Августус, без сил рухнул в кресло.

Том обошел крайне раздраженного Сенектуса, сел рядом с Элджи, спросил негромко:

— Что вообще происходит?

— Сенектус ищет виновного в том, что я покалечился.

— И кто виноват?

— Я, – ответил Элджи честно, вздохнул с грустью: – Только Сенектус и слышать об этом не хочет. Вон и у Августуса уже терпение лопнуло. А я же сам наклонился, мне показалось, что там, подо льдом, рыбки серебряные плавают…

Том слушал в пол–уха, рассеянно покачивал ногой, а Элджи, тыча в перевязанную руку, продолжал рассказывать взахлеб:

— …едва наложила бинты, и боль утихла… мадам Кохен такая хорошая… самая добрейшая врачевательница, которая когда‑либо меня лечила…

— Как ты сказал? – переспросил Том, внезапно посмотрел Элджи в глаза.

Элджи на миг замешкался, потом неуверенно повторил:

— Говорю, боль прошла, как только мадам Кохен…

— Да, нет, – отмахнулся Том. – После.

Элджи нахмурился, припоминая, каштановые завитушки на голове зашевелились от усердия.

— Ну, про врачевательницу, – подсказал Том, теряя терпение, затем добавил со вздохом: – Ладно, расслабь голову, иначе лопнет. Ты сказал, что мадам Кохен «добрейшая», понимаешь?

Элджи отрицательно помотал головой.

— Можно вас прервать? – обратился Том к распаленным спором Сенектусу и Антонину, Августус тоже поднял на него глаза. – У меня вопрос. Какую часть Хогвартса можно обозначить словом «добрейшая»?

Августус и Антонин недоуменно переглянулись, Сенектус перевел злой взгляд с Тома на Элджи, задержался на перевязанной руке.

— Больничное крыло.

— В «десятку», – ухмыльнулся Том. – Тогда «мудрая»?..

— «Мудрая»? – повторил Августус, глянул на старшекурсников за столом, на котором громоздились внушительные горы книги и кипы пергамента. – Знание в книгах, значит «мудрая» – это библиотека.