Проклятие палача - [21]

Гудо почувствовал, как новый комок стона подкатил к горлу. Огромным усилием воли он остановил то, что могло взволновать его дорогих девочек. У Гудо не было сил растоптать и разорвать этот комок, но затолкнуть его как можно глубже он все же смог. Достаточно глубоко внутрь себя, едва ли не до той пронизывающей раны, что сейчас откликнулась пронизанным мозгом и холодным потом.

– Все хорошо, мои дорогие, – тихим, но ровным голосом отозвался Гудо. – Просто заснул и во сне неудачно согнул раненую руку. Грета, ты сменила повязку на ноге мамы?

– Да, Гудо. Я даже нашла дощечку здесь в каморке. Я крепко привязала ее к ступне мамы, как ты учил. Теперь маме не будет так больно ступать на ногу. А мазь твоя просто волшебная!

– Да, Гудо, моя рана уже почти не болит. Спаси бог тебя, Гудо!

Адела вновь погладила по голове мужчину, которого пришлось ей узнать и как демона, и как почти святого.

Адела.

Гудо почти умер, когда увидел проклятую черную стрелу, пробившую ступню Аделы. Но он бы точно умер, если бы позволил себе слабость, и сразу же бросился ей на помощь. Гудо смотрел в широко открытые от боли глаза любимой женщины и продолжал грести, выводя лодку из зоны дальности полета проклятых черных посланников смерти. Он даже не нашел, как и прежде, нужных в этом случае слов поддержки. Единственное, на что он уповал, так на попытку улыбкой подбодрить страдающую от боли Аделу. При этом ему и не вспомнилось, как люди содрогались и отворачивались от его изгиба губ. Не вспомнилось потому, что на его жуткую улыбку Адела ответила своей воистину божественной улыбкой, в которой сияло все счастливое, что может случиться с человеком на земле и на небесах.

Уже потом, когда стрелы со злобным шипением погружались в нескольких десятках шагов, не долетая до лодки, Гудо протянул руку и принял в нее окровавленную ступню той, что стала ему дороже жизни. Он сразу же попробовал, как закреплен наконечник стрелы и легко отделив его от древка, одним сильным рывком освободил рану от посланницы инквизитора.

– Грета! Возьми в мешке все, что нужно и перевяжи рану. Сейчас нужно остановить кровь. Все остальное я вылечу потом.

Так он тогда сказал, мысленно возблагодарив Господа за то, что Всевышний подсказал ему, что нужно передать дочери как можно большее из тех знаний и умений, которых с избытком имелось у бывшего ученика мэтра Гальчини.

Сказал и грустно покачал головой. Чтобы соединить раздробленную кость ступни и сделать все возможное, чтобы Адела не хромала всю оставшуюся жизнь, ему самому нужно было выжить. А легко отделяющийся наконечник стрелы просто вопил о том, что сделать это очень сложно. Особенно печалила стрела, глубоко вошедшая в живот.

Чтобы избавиться именно от нее Гудо впервые в жизни горячо и искренне призвал своего учителя. Горячо и искренне.

Сколько же раз за последние годы ученик вспоминал о своем наставнике. И с добром и с горечью. И с благодарностью и с ненавистью. И тот возникал в памяти то ученым советом, то наставлением, то подсказкой. И это помогало и Гудо и тем, кого он брался лечить. Тогда ученик, сжав губы, коротко благодарил великого человека.

Возникая, дух мэтра Гальчини кроме полезности приносил с собой чувство тревоги, неприятные воспоминания, и даже ощутимую боль тела, ту которую забыть невозможно.

Врывался дух Гальчини и не прошенный. Коротким воспоминанием. Как молния, блеснувшая и исчезнувшая во тьме. Но прошедшей ночью все было иначе.

Гудо, избавленный от трех стрел, попросил венецианского лекаря дать ему время подумать. Совсем немного. Столько, сколько нужно было, чтобы призвать великого врачевателя Гальчини. Призвать на помощь всем сердцем и душой. Не во имя своего тела и смертельной раны, а во имя дорогих ему людей, безусловно веря, что только живой Гудо способен сделать жизнь любимых легкой и радостной.

Вначале Гудо тщательно вспомнил все, что касалось чрева человеческого. И даже тот страшный день, когда мэтр Гальчини заставил его смотреть на ужаснейшую казнь.

…В тот день в подвал подземелья Правды какой-то знатный вельможа притащил своего слугу, обвиняя его во множестве злодеяний, последнюю точку в которых несчастный якобы поставил, украв у своего господина несколько драгоценных камней из рукояти его меча. Священных драгоценных камней, вывезенных из священной земли Иерусалимской.

Ни тщательный обыск, ни чудовищные пытки, которым подверг слугу лично сам Гальчини, не помогли установить местопребывание священных камней. И тогда старый епископ Мюнстера, не пропускавший возможности поприсутствовать при работе своего любимого палача Гальчини, предположил, что слуга проглотил свою добычу. Тут же было решено проверить это предположение. Тем более что в подземелье Правды был механизм, который наматывал на ворот кишки жертвы.

Гудо, не смея ослушаться учителя, видел этот ужас с самого начала, когда мэтр Гальчини вспорол живот несчастного до его мучительной кончины. Он видел, как медленно вытягиваются из утробы сизо-голубые колбаски человеческих кишек, как прощупывает их окровавленными пальцами мэтр, и как они наворачиваются на круглый брусок, точно веревка на правильно устроенный колодец.