Проклятие Оркнейского Левиафана - [29]

Не остановился незнакомец и здесь — его экипаж проследовал дальше, и Томас, наконец, сообразил, куда он направляется. За промышленным районом, располагались верфи и северный порт — настоящий лабиринт, включающий в себя трущобы, блошиные рынки, притоны, и все прочее, что сопровождает округу, наполненную рабочими, матросами, солдатами и всевозможной шушерой, кормящейся за их счет.

Томас никогда ранее не бывал в этих краях, поэтому с тревогой наблюдал за блужданием кэба незнакомца, не зная, где тот остановится. Тот проехал шумный квартал развлечений, миновал два въезда на верфи, обогнул забор сухого дока, и остановился, наконец, на площади Дюка, застроенной старыми трехэтажными доходными домами с облупившейся штукатуркой.

Маккензи дернул за шнурок, призывая кэбби остановиться, выскочил на грязную мостовую еще до того как экипаж притормозил, и направился к кэбману. Вопреки тревогам ученого, дальний путь обошелся ему в приличную сумму, но не разорил его. В кошельке после уплаты обещанного вознаграждения еще звенели монеты, и их должно было хватить, чтобы выбраться из этой дыры.

Расплатившись с возницей, Томас, придерживая цилиндр, поспешно пересек площадь под пристальными взглядами шайки уличных оборванцев, и двинулся следом за незнакомцем, что успел уже выйти с площади и пройти по узкой и грязной улочке вглубь квартала.

Шагая по мощеной брусчаткой улице, тянувшейся вдоль набережной, перегороженной покосившимися заборами, Маккензи непроизвольно замедлил шаг. Хоть он и редко путешествовал по городу, но отлично помнил карту Лонбурга, висевшую в холле Колледжа, и потому ему не составило труда сориентироваться. Здесь, на северном берегу Тары, располагались три старейших дока, где разгружались баржи с зерном. Два дока принадлежали старейшей Континентальной Компании, доживающей последние дни, а один — новейшей Звезде, перекупившей несколько мелких кораблей у разорившихся владельцев судов. Практически все причалы с разгружающимися речными судами были огорожены высокими заборами, а из‑за них торчали покосившиеся бараки и наспех сооруженные высокие пакгаузы. Со всех сторон доносился непрерывный шум работающих паровых двигателей и грохот, сопровождающий любые погрузочные работы. Из нескольких распахнутых ворот на улицу выливался поток обитателей доков — грузчики, матросы, рабочие, торговцы разносным товаром — вся эта толпа сновала взад и вперед по улице, напоминая растревоженный муравейник.

Очутившись в такой непривычной среде, Томас даже не сразу понял, что заметен на этих улицах не хуже бельма на глазу хромого шарманщика. Лишь поймав несколько весьма вызывающих взглядов, Маккензи сообразил, что, пожалуй, не стоит идти прямо по центру улицы. На ученом был длинный плащ, под ним прятался привычный черный сюртук, доходящий до колен. Из его отворотов выглядывала белоснежная рубашка со сменным воротником, на голове красовался вычищенный до блеска цилиндр. В руках Томас сжимал плотно свернутый новый зонт. На ногах у него были обычные оксфордские ботинки на шнурках, когда‑то блестящие, а ныне, увы, покрытые плотным слоем уличных нечистот. В целом, молодой ученый заметно выбивался из толпы обычных обитателей задворок верфей и доков, что кидали косые взгляды на красавчика, забредшего в их владения.

Томас тихонько переместился на другую сторону улицы, поближе к домам из серого камня, с облупившейся штукатуркой. Пробираясь от крыльца к крыльцу, он следовал за загадочным незнакомцем, отчаянно надеясь, что местные обитатели примут его хотя бы за строительного инспектора, явившегося осмотреть развороченную улицу.

Подозрительный тип, как оказалось, вовсе не спешил. Он шел шагах в двадцати впереди Томаса, довольно уверенно, но, кажется, совершенно бесцельно. Порой он останавливался, чтобы взглянуть на мелочевку в лотке уличного торговца, или перекинуться парой слов с подозрительными типами, оттирающимися у открытых дверей лавок.

Такая неторопливость была на руку Томасу, и он тоже не спешил — уверившись, что незнакомец не делает попыток скрыться, он старался не подходить к нему близко, чтобы не обнаружить себя. Просто шел по улице вдоль потрепанных домов, лавируя в толпе местных завсегдатаев и стараясь ни с кем не сталкиваться. Дома здесь были подстать жильцам — потрепанные и грязные. Первые этажи были сложены из серых тесаных камней. Остальные — надстроены из кирпича, щедро вымазанного серой же штукатуркой, что отваливалась огромными кусками, обнажая кирпичную кладку. На первых этажах этих уродливых зданий, чьи окна были чаще всего плотно закрыты ставнями, располагались всевозможные лавки. Здесь торговали всеми пряностями востока, табаком из Таркии и Бангалора, коврами, копчеными цыплятами, грубыми плохо выпеченными кусками хлеба, веревками и фонарями, свечами и маслом для светильников, потрепанной одеждой и еще тысячей всяких штуковин.

Заинтересовавшись изображением крылатой свиньи, лишь отдаленно напоминавшей упомянутого на вывески борова, Маккензи отвлекся, и лишь краем глаза заметил, как взметнулся плащ–крылатка. Обернувшись, он увидел, как плащ незнакомца исчезает за облупившимся углом дома, до которого было шагов двадцать, не меньше. Маккензи бросился следом, расталкивая прохожих и шлепая по грязным лужам, скрывавших в себе омерзительно скользкие ошметки мусора.