Проклятие Одии - [4]

Селена и бровью не повела. Анаид же было непонятно, как можно сидеть и спокойно слушать подобные слова. Сама она точно лишилась бы чувств, скажи ей Рок хоть одну из произнесенных Гуннаром прекрасных фраз, но Селена лишь злобно процедила сквозь зубы:

— Ты меня обманул. Ты не сказал мне, что твоя мать самая могущественная одиора на свете — Ледяная Королева!

— Это ты меня обманула. Ты сама не сказала мне, что я имею дело с дочерью великой омниоры Деметры — Предводительницы кланов западных омниор.

— У меня и в мыслях не было использовать это против тебя! — взвилась Селена.

— У меня тоже!

— Врешь! Ты воспользовался моей наивностью для того, чтобы я зачала от тебя Избранницу! Анаид…

— Дай мне договорить, Селена!

В этот момент Анаид решила вмешаться и во второй раз за вечер заступиться за отца:

— Прошу тебя, мама! Я же слушала, когда ты рассказывала мне о нем. Дай же теперь папе самому рассказать о себе!

Решительность Анаид или деликатная настойчивость Гуннара подействовали на Селену, и она замолчала.

Налив себе немного вина, Гуннар заговорил дрогнувшим голосом. Даже если его волнение и было притворным, и он так ловко притворялся, его рассказ потряс Анаид до глубины души.

— Вы и представить себе не можете, что такое — прожить тысячу с лишним лет… Время неумолимо. Меняются горы, реки, человеческие жилища и, в первую очередь, сами люди. Все становится иным и, в конечном итоге, исчезает. В начале жизни, когда я был молод, я хотел покорить весь мир и перекроить его на свой лад, поставив свои магические силы на службу интересам жителей родных мне северных стран.

Когда я обрел власть, по моим приказам стали строиться жилища из камня и большие драккары, бороздившие моря в поисках новых земель, которые я завоевывал и присоединял к своим владениям. Мое сердце исполнялось гордостью, когда в мои гавани возвращались груженые тканями, пряностями, зерном и драгоценностями корабли, а мой народ ликовал. Я был конунгом Олафом, правившим норвежскими фьордами. Я возглавлял экспедиции, писал стихи и даже позволил себе влюбиться в прекрасную Хельгу. Но потом она умерла. Наши дети состарились и тоже умерли.

Пережив все это, я уединился в своем поместье. Затворившись в четырех стенах, я наблюдал с вершины башни за тем, как мои земли приходят в упадок, а мои бывшие подданные поклоняются другим владыкам. Вокруг бушевали войны и полыхали пожарища. Видя все это, я поклялся себе, что не пойду проторенным путем. Пустившись в странствия, я нигде не задерживался надолго. Отгородившись от мира стеной равнодушия и не испытывая привязанности ни к чему и ни к кому, я превратил свое существование в бесцельную череду дней, месяцев, лет и столетий.

Я побывал в шкуре наемника, странника и моряка. Иногда я по несколько лет жил в какой-нибудь отдаленной стране, учил ее язык, ремесла и искусства, но потом утрачивал к ней интерес и снова пускался в путь…

Анаид вздрогнула. Ей и в голову не приходило, что можно выбрать равнодушие и неприкаянность как средство от тоски.

«Выходит, бесчувственные на вид люди могут оказаться великими страдальцами… Неужели, и одиоры страдают?!»

— Затем меня призвала к себе мать и объявила, что настало мое время стать отцом Избранницы. Я тысячу с лишним лет ждал, когда пробьет час выполнить это свое предназначение…

Я поселился в Барселоне под видом исландского студента. Пятнадцать лет назад Барселона была прекрасна. На ее великолепных бульварах днем и ночью бурлила жизнь. Среди клумб и высоких платанов фланировали толпы народа. Знойными летними ночами трудно было не упиваться вином и музыкой, встречая рассвет за чашкой горячего шоколада в кафе с видом на ажурные башни гениального безумца Гауди.[4] Я надеялся, что быстро исполню все, что от меня требуется, а потом стану упиваться свободой и жить припеваючи, ни перед кем ни в чем не отчитываясь.

— Когда ты о нем узнал? — спросила Селена.

— О чем?

— О своем предназначении?

— Я знал о нем всегда. Кристина постоянно твердила мне, что я появился на свет лишь для того, чтобы стать отцом Избранницы. Только ради этого моя мать, — единственная из всех одиор, — взяла на себя труд обзавестись потомством.

Анаид ужаснулась.

Выходит, ее отцу, как и ей самой, пришлось томиться под бременем ответственности, не зная, сумеет ли он достойно выполнить свое предназначение!

— Бедный Гуннар, — язвительно пробормотала Селена. — Как мне тебя жаль! Помню эту кикимору Метрикселлу. Не понимаю, как тебе удалось возбудиться, чтобы с ней переспать…

— Как только я познакомился с тобой, я перестал с ней встречаться.

Несколько мгновений Селена колебалась, не зная, что ответить, а потом буркнула:

— Неправда. Ты ее не бросил.

— Правда, — веско ответил Гуннар. — И тебе это прекрасно известно. С того самого вечера, когда я впервые тебя увидел и поцеловал, остальные женщины перестали для меня существовать. Ты помнишь, как все было?

— Смутно, — с трудом выдавила из себя Селена.

— Что я тебе тогда говорил?

— Не помню.

— Все ты прекрасно помнишь! Между прочим, ты обещала, что бы ни случилось, любить меня вечно.

— Ничего я не обещала!

— Но ведь ты сама опоила отца приворотным зельем! — возмущенно воскликнула Анаид, сама слышавшая от матери эту историю.