Проклятие Марены - [2]

Шторм словно прочитал мои мысли — бросил мне чью-то накидку и унёсся в конец отряда — заметать следы. Никто не должен знать, где мы прячемся, слишком велика награда за головы членов банды Кулака. Ройко недавно был в городе. Говорит, человек шесть уже повесили, вроде как за то, что они из нашей банды. Никто из Кулака этих крестьян и в глаза не видел.

Страшно хотелось помыть руки. Золотисто-зелёное платье, испачканное кровью, всё ещё стояло перед глазами.

Дождь разбушевался не на шутку. Я подставила лицо холодным каплям. Они били по коже и терялись в волосах. Сзади чуть слышно переругивались разбойники. Кто-то кому то не уступал дорогу. Сто раз говорили остолопам, что болота нужно проходить цепочкой. Оступишься, чуть сильнее натянешь узду — лошадь шагнёт в сторону и уйдёт прямо на дно. Утянет болотница в своё зелёное царство, никогда не выберешься.

Чуть слышно постанывал Зон — один из пассажиров успел ткнуть его клинком. Рана была не серьёзной, но удовольствия не доставляла. Монах сегодня в налёте не участвовал, так что раненому приходилось терпеть. Доберёмся до пещер, там Зона подлатают.

Когда болота были позади, я позволила себе расслабиться. Поискала взглядом Шторма — он проводил через болота лошадей из дилижанса. Сложная работа — перевести по тоненькой тропинке тройку испуганных лошадей, но Шторму вполне под силу. Он из Ганарии — края, где водятся самые лучшие кони на свете. Жители этой страны словно рождаются в седле, по крайней мере, по его рассказам. Лошади слушаются ганарцев беспрекословно, как будто эти люди и животные говорят на одном языке.

Уж не знаю, что заставило Шторма бросить родные края и прибиться к Кулаку, у нас не принято рассказывать о себе слишком много.

До пещер добрались к вечеру, изрядно промокшие и голодные. Сразу набросились на еду, заботливо приготовленную «грелками». Так разбойники зовут женщин, что живут в пещерах, вместе с бандой — стирают одежду, готовят и греют мужчин по ночам. От того и название.

Когда вошли первые звёзды, бандиты принялись делить награбленное. Мне никогда не нравилось наблюдать за делёжкой, поэтому я поднялась по вырубленной в камне лестнице на небольшую площадку. До земли было далеко, шум снизу сюда почти не доходил. Я и так знала, что при дележе меня не забудут, ещё бы — за мной стоит сам Патрон. Все, даже самые зелёные новички, знали, что со мной лучше не связываться. Только надолго ли это?

За шесть лет, что я скрываюсь здесь с Кулаком, многое изменилось. Я выросла, Патрон постарел. Придёт время, он даст слабину — и стая взбунтуется. Кто тогда станет у руля? Шторм? Хорошо бы, но сомнительно. Ему всё это не нужно. Соловей? Этот может. Он пользуется кое-каким авторитетом, но достаточно ли этого? Есть ещё Зубр — та ещё скотина. Старый костяк его не очень-то уважает, зато новенькие боготворят. За звериную жестокость, что ли? Раньше такого не было. И женщин почти не насиловали, и убивали быстро, без жестокости. Только сволочи, подобные Зубру, могут медленно отрубать жертве пальцы и наслаждаться её криком. Кулак изменился, и изменился не в лучшую сторону. По-хорошему, надо бы уходить, но деньги… Их всё ещё недостаточно. Чёрт!

Я прислушалась. Кто-то поднимался по лестнице. Судя по тому, как он подволакивал ногу — это Патрон.

За последнее время он сильно сдал. Всё чаще давали о себе знать старые раны, сырой воздух и холодный камень — не лекарство.

Патрон молча присел рядом. Я, как в детстве, придвинулась к его мускулистому плечу.

Некоторое время мы сидели и просто смотрели на зажигавшиеся в чёрном небе звёзды.

— Уходить тебе надо.

Я сначала даже не поняла, что именно он сказал.

— А?

— Уходить, говорю, тебе надо.

— Не могу. Рано ещё.

— За восемь лет не сколотила состояния? — Патрон усмехнулся. Его лицо, изрезанное шрамами, чуть скривилось. Я не видела этого в темноте, но когда столько лет проводишь бок о бок с человеком, уже не нужно его видеть, чтобы знать, как он улыбается, или каким становится его лицо, когда он злится.

— Сколотила. Но этого недостаточно.

— Бросила бы ты это дело, Сирин. Денег твоих хватит, чтобы уехать подальше от этих земель. Туда, где ни одна живая душа тебя не знает.

— А как же ты?

— Я? — Патрон задумался, загляделся куда-то вдаль. — Тут моё место. Я Кулак собирал, мне за него и отвечать, — я молчала, ожидая продолжения. — Люди сильно изменились. Появилось много пришлых. Война закончилась, людей покалечило если не телом, так духом. Они уже забыли мирную жизнь, разучились поля возделывать, урожай собирать. Вот и ищут себе дела по сердцу, идут в Кулак. Конца и края этому потоку не видно, такого притока людей в Кулаке давно не было. Только в Волчьем???лесу вожак без зубов — уже не вожак.

— Да ты ещё всем молодым фору дашь! — воскликнула я.

— Надолго ли? Год-два — и всё.

Мы замолчали. Было больно осознавать, что этот несгибаемый великан, прошедший сквозь каторгу и войну, всё же покорился старости.

Патрон нашел меня на улице. Полудохлую, замёрзшую, измождённую постоянным голодом и холодом. Зимы на севере суровы к беспризорникам. Никто не знает, почему он не прошел мимо, как сотни людей до него, а спустился в овраг, где я валялась, отряхнул меня от снега и увёз с собой. В то время Кулак был крошечной бандой, ютившейся в канализации Тирита — самого большого города на севере страны. Тогдашняя подружка Патрона — Келия, выходила меня. Почти вытащила с того света. Келия немного владела лечебной магией, да только ей самой эта магия не помогла. Через зиму, уже в пещерах, подруга патрона умерла от лихорадки. Он тогда ходил мрачнее тучи.