Проклятие короля-оборотня - [26]

Я хмурюсь.

– Разве ты как король не входишь в Верховный совет?

Он горько смеется.

– Мои предложения слишком часто отклоняли. Скажем так, в совете находилось – да и осталось – немного моих поклонников. Уверен, чувства были бы взаимны… если бы я помнил этих глупцов, – бормочет он последние слова себе под нос.

– Значит, ты просто не уделял должного внимания разделу территорий?

Он беспокойно ерзает на стуле, не желая встречаться со мной глазами.

– Именно.

Я поджимаю губы и не могу его пожалеть, учитывая, что он оказался в нынешнем положении из-за собственной безалаберности.

– Так, выходит, ты отомстил группе людей, пойдя против закона, и за это получил проклятие. Это… нормальное наказание для фейри?

Он пожимает плечами.

– Фейри специализируются на сделках и проклятиях, а когда дело касается наказаний, Верховный совет проявляет чудеса изобретательности.

– И давно ты проклят?

Король закрывает глаза и потирает лоб большим и указательным пальцами.

– Пошел пятый год. И если проклятие не снять, оно определит мою жизнь. – Его голос звучит одновременно раздраженно и вымученно.

– Как это? Оно может отнять не только воспоминания?

Он открывает глаза и смотрит на меня сквозь упавшие пряди спутанных волос, так непохожих на белоснежную шерсть его волчьей формы. Издав лающий смех, он качает головой.

– Воспоминания, – вторит он. – Вот бы оно отнимало только воспоминания. Пускай проклятие их забирает, мне плевать.

– А что еще оно отнимает?

Король поднимается на ноги, опираясь на посох, и хромой походкой ковыляет к окну. Я остаюсь на месте и наблюдаю за тем, как он глядит в то же окно, через которое я не так давно следила за ним.

– Почти пять лет назад, – начинает он, – меня приговорили к году наказания за каждую отнятую жизнь, всего их было пять. И в конце приговора проклятие обрушится на меня с полной силой, меня навеки лишат четырех вещей: воспоминаний, магии, бессмертия и неблагой формы. По сути, я стану смертным человеком, не имеющим понятия, кто я. Но ничто из этого не будет иметь значения, потому что, став смертным, учитывая, сколько мне лет, я проживу несколько секунд. Я уже видел, как протекали похожие проклятия. Не самое гуманное наказание.

Перед мысленным взором предстает ужасная картина: как мужчина стремительно старится на моих глазах, а его кожа покрывается морщинами и следом слезает с костей. Я тяжело сглатываю.

– А сейчас? Проклятие уже как-то на тебе отражается?

– Да, – кивает он. – В течение пятилетнего срока я вкушаю горький вкус набирающего силу проклятия. Сначала я лишился магии и возможности принимать неблагую форму в любой момент, кроме полнолуния. Тогда я могу использовать магию, чтобы обратиться в волка. В остальное время я заперт в человеческом теле. Без связи с магией.

Я хмурюсь и вспоминаю жуткие романы об оборотнях, которые меняли облик, когда на них падал лунный свет. То есть в этих страшных сказках есть крупица правды?

– Но ты был волком утром, – недоумеваю я. – Луна тогда не взошла.

– День или ночь, значения не имеет, – говорит он так тихо, что его едва слышно. – Пока луна полная, я могу перевоплощаться, но всего раз. Если я не приму благой облик по собственной воле, то, когда луна начнет убывать, меня вынудят стать человеком силой.

Изучаю его пару мгновений, и мое внимание привлекает деревянный посох.

– Ты лишился ноги из-за проклятия?

Король качает головой и задумчиво глядит в окно.

– Я потерял ее на войне. На второй. В общем, когда у меня отобрали магию и неблагую форму, я начал стариться, как человек. Страдать от боли. Потом стали стираться воспоминания. Первым я забыл свое имя. Потом пошли другие мелочи. Прочие имена. Лица. Порой я не могу припомнить ощущение морозного воздуха, ерошащего мою шерсть. – Он хватается за раму окна, и костяшки его пальцев белеют.

Не нарушая тишину, я размышляю обо всем, что он мне рассказал. Пока ничего такого, что могло бы помочь выбраться отсюда. Должно же быть хоть что-то. Что-то, чего он еще не поведал.

– Ты сказал, проклятие обрушится в полную силу в этом году. Ты знаешь когда?

Король кивает:

– Розы подсказывают, что скоро.

– Розы?

Он прислоняется головой к стеклу и раздраженно вздыхает.

– Так как у меня нет дворца, мне выделили это поместье, брошенное однажды жившими здесь людьми. Оно исполняет роль позолоченной клетки, удерживающей меня и мою стаю в границах проклятия. Мы неспособны отходить от дома слишком далеко, а любой фейри, который случайно забредет в радиус действия проклятия, заразится им, тут же приняв благую форму. Однако посетители попадают под проклятие временно, и они могут покидать территорию имения. Для меня же и тех, кто был на моей стороне, когда проклятие вступило в силу, оно постоянное.

Понятия не имею, как это связано с розами, но решаю не издавать и звука. Чем больше он рассказывает, тем больше у меня возникает вопросов. Зачем кто-то из его подданных решил остаться с ним в момент наложения проклятия? Почему все не сбежали?

– Вместе с поместьем, – продолжает он, – мне вручили двадцать роз, и у каждой почти по сто лепестков – у каких-то больше, у каких-то меньше. И с момента вступления проклятия в силу каждый день падает по одному лепестку, сначала с одной розы, потом со следующей. А место опавшего цветка занимает куст ежевики, уничтожающий жизнь, что прежде цвела. Сегодня я наблюдал за тем, как упал последний лепесток с предпоследней розы. В саду остался лишь один бутон. Вероятно, с сотней лепестков. После которых проклятие свершится.