Проклятие или дар - [17]

– Так ты и есть исполнительница, – приветливо проговорила хозяйка таверны. – Издалека пришла?

Эррин предпочла не заметить вопрос. Ответа они никогда не понимали.

– Да, я исполнительница, – согласилась она. – Будете ли вы меня слушать?

Спрашивая, она всякий раз крохотной частицей своего существа надеялась услышать «нет», однако до сих пор отказа ей слышать не приходилось. Конечно, будут. Хозяйка просияла еще ярче, скрестила руки под внушительной грудью.

– Будем рады услышать тебя, – ответила она. – У нас тут развлечений немного. Соберется почти вся деревня, милочка, не сомневайся. Устроить тебя у огня? Сколько места тебе нужно?

– Немного, у меня только несколько свирелей. Но нельзя ли сначала получить немного еды?

Она научилась договариваться о еде заранее, до игры. Трудно было противостоять порыву, потребности играть. Нужда горячей и сухой иглой засела в затылке, томила пальцы, но если очень постараться, она сумеет вытерпеть примерно час. Хозяйка таверны подала ей горячий луковый суп, большой ломоть свежего хлеба и, к восторгу Эррин, целую кружку настоянного на ягодах рома, остро напомнившего ей о далеком доме. Но вскоре ее пальцы начало покалывать, а шею охватило удушливым жаром, словно тонкие ладони сомкнулись на горле. Отставив миску и кружку, она полезла в дорожный мешок за свирелью.

Пока она ела, таверна постепенно наполнилась завсегдатаями, все места были заняты, и тем, кто пришел последним, пришлось стоять… Все глаза были обращены к ней. Вид свирелей никого не удивил, но так бывало всегда. Эррин гадала, пытаются ли они понять, из чего сделаны флейты – из светлого дерева, из глины? А может, они знают, но им все равно.

Не глядя на собравшихся мужчин, женщин – и детей, благие боги, помогите, – она припала ртом к концам дудок и набрала воздуха в грудь.

* * *

Когда она уходила, под розовеющими серыми небесами начинался рассвет, но жизнь и тепло, казалось, оставили деревню. Эррин спешила к воротам, опустив голову, стараясь слышать лишь собственные шаги по пыльной земле, но где-то неподалеку рыдал мужчина, его голос был полон отчаяния, a потом, уже выходя за ворота она услышала сердитый крик и стон, прозвучавший в ответ.

Но это ничего не значило. Ноги уже несли ее к следующей цели, и она не смогла бы остановиться, даже если бы захотела.

* * *

Следующее селение было побольше, дома теснились на берегу реки. Где-то на своем долгом пути Эррин пересекла границу – вдоль нее стояли деревянные знаки, разрисованные символами, показавшимися ей смутно знакомыми.

Селение оказалось процветающим. Перед ней высилась крепкая стена из красного кирпича, у берега широкой реки качались на волнах многочисленные лодочки. Уже наступили сумерки, но оживленная торговля продолжалась. На рынок несли корзины с рыбой, мешки с мотками шерсти. Таверны не было видно, но Эррин не сомневалась, что она должна быть, и направилась на небольшую рыночную площадь, следуя за запахом речной рыбы. Она шла долго, но никого не встретила на пути. Потребность играть одолевала ее. Сегодня у нее не будет пищи, не будет отдыха.

Когда она нашла пригодную для выступления площадку, заходящее солнце окрасило небо в цвет апельсиновой корки. Просторный квадрат утоптанной земли окружали шесты с яркими флажками; посреди него невысокий жилистый человечек, стоя на табурете, жонглировал несколькими деревянными кеглями. За процессом с одинаковым выражением скуки на физиономиях лениво следила пара грязных мальчишек.

– Нельзя ли одолжить у тебя табурет, приятель? – спросила Эррин. Человечек с возмущением поймал свои кегли и сошел на землю.

– Табурет не мой, – проговорил он и добавил: – Сегодня тебя никто не станет слушать, девица. Не время для развлечений. Все сейчас на пристани, занимаются торговлей.

Эррин кивнула, но все равно села. И уже через несколько мгновений к неряшливым ребятишкам присоединилось какое-то семейство, и трое мужчин, одетых, как подобает стражникам. Прошло еще несколько минут, и начала собираться толпа: женщины в грязных фартуках, молодые девушки в красных шапочках, под которые убраны волосы, старики с мозолистыми руками. Эррин наблюдала, не удивляясь. Все как обычно. Куда бы она ни пришла, слушатели всегда соберутся вокруг нее.

Не обращая внимания на урчание в животе, она достала из мешка свирели и сразу приложила их к губам. Она не хотела смотреть на этих людей, не хотела заранее представлять себе какими они их лица станут потом. От легкого… легчайшего дуновения над площадью поплыли низкие навязчивые звуки. Негромкие голоса слушателей сразу же стихли, на площади воцарилось необъяснимое молчание, нарушаемое лишь певучими звуками флейт Эррин.

Музыка окрепла, стала более сложной – загадочной филигранью звуков, которые вряд ли могло родить дыхание одной-единственной женщины – и тишина превратилась в дыхание тени. Небо еще только начинало темнеть, но лужицы тьмы начали собираться у ног ее слушателей, выступая из-под земли, словно нефть. Люди пока не замечали этого – слишком внимательно они ее слушали. На их лицах был тихий завороженный покой, как будто они не понимали, что слышат.