Проклятие - [13]

По существу, то был всё тот же хрустальный дворец, осмысляемый Достоевским, воля ко всемирному братству, та же идея, поиск идеала в евангельских временах, смелое движение вспять, золотой век всегда в далеком туманном, мутном прошлом, а почему это великолепное прошлое преодолено другой практикой, мы не задумываемся, недосуг. Известно и давно, что не существует единого для всех и каждого пути к Абсолюту, а потому верчение на пятке, экстаз дикого танца — одна из возможных тропинок: они рвались пробиться, прорваться к Богу, все это близко к наследию апофатической теологии, позднего, увядающего цветка тысячелетней византийской культуры. Осмелимся повторить, что они, преодолев и легко отбросив примитивный катехизис, не вышли из жестких рамок православия и святоотеческой традиции, видели себя православными крепкого посола, всецело и целиком укорененными в лоне Церкви, в главном русле традиции, усердно держались постов, среду и пятницу — рыбный день (полезно! в рыбе есть фосфор, еще на морковку нажимали, тоже дюже пользительна), каждое воскресение, вымыв шею и еще кое-что еще и кое-что иное, о чем не говорят, чему не учат в школе, всей компанией, захватив многочисленных чад, торжественно, смотреть любо-дорого, направлялись в церковь, отстаивали литургию, чуть ли не каждое воскресение исповедовались и причащались. На исповедях, долго и старательно толкла воду о своих грехах, естественно, говорила в общих чертах. Лишь об отношениях с матерью доходила до конкретности — ничего с собой поделать не может, плакалась, слезы горячие лила, говорила, что не властна над чувствами, раздражается, увидев мать, спеет и начинает кипеть злоба высокой консистенции, не может выносить материнских причитаний, проповедей, срывается, обрушивает на мать потоки грязной ругани (еще Марина наладилась плакаться отцу Александру Меню, что частенько слышит непристойные, непотребные, гадкие слова, именно когда священник держит перед собою чашу со святыми дарами, произносит “Со страхом Божием приступите”, надо подходить к чаше, а какой-то голос, голос женский, старческий, сзади, вполуха кудахчет, неразборчиво, затем явственно, громко, развязно, пошло, так, что она вздрагивает, оглядывается, мерзость слышит, и она вспоминает грех, постыдный, о котором, как на зло, забыла сказать священнику на исповеди). О том, что происходит в Березняках молчала, не потому что опасались напороться на темный обскурантизм духовенства, а как-то так, да и кто на исповеди говорит о своих добродетелях: они жили в Истине, утончали на агапках свои души, стяжали Утешителя, Духа Святаго, о котором так хорошо и вдохновенно говорил, если верить Мотовилову, Серафим Саровский. Всё это было в соответствии с традицией, никогда они не покушаясь на неограниченную власть традиции, на ее крепость, просто на несколько веков эта молодежь опередила свое историческое время, они сказали смелое слово, положили бродильные дрожжи в пресное тесто (действовали мощные силы притяжения, и к ним, как к божьим людям, праведникам, знающим тайну жизни, стремились ищущие, взыскующие, ездили на поклон и за правдой, подолгу останавливались, все, все интеллектуальные егозы, ловящие правду за хвост, как жар-птицу, стремились сюда, в Березняки, особенно рвались те, кто искал внутреннего света, жаждал преодолеть реальность как низшую сферу бытия, вся мистическая Россия побывала у них), сделали весну, вдохнули новую жизнь в современное христианство; то было блистательное торжество православной мысли, идеи Третьего Завета…

Но дьявол не дремлет, неугомонен, дико активен, сверхактивен, неуемен, дошл, ушл.

Ша!

Очень даже острое, интересное меню намечается.

10. Анне Ильиничне открывают глаза

Анна Ильинична вообще-то, примечайте, вовсе не была в курсе того, что такое Березняки, чем там дышат (никаких березовых рощ поблизости не было, возможно, когда-то и были, но так называлась их философская деревня; пейзаж суровый, северный, не поймет и не оценит гордый взор иноплеменный, это где-то за Загорском и у черта на куличиках, на автобусе из Загорска надо трястись, долго трястись), моталась туда — сюда, вела активный, здоровый образ жизни, всю пенсию сполна тратила на всякие там холодильники, стиральные машины, которые целеустремленно и настырно поставляла Марине, подбрасывала и всегда нелишних, невредных хрустов (надо же, говорят, что старики — бесполезный народ, вздор, вздор!), пенсия старых большевиков весьма полновесна и прилична, не обижали заслуженное, почетное старичье, баловали, позволяла пенсия подсластить жизнь ненаглядной девочке, пусть крошка живет по-человечески, а самой ей ничего не нужно: всё драгоценной дочери, внучкам. Вообще говоря, она оказалась в быту тяжелым человеком, сварлива, занудна, склонна к чрезмерной, болезненной чистоплотности, чего у дочери не было. Уже говорилось, что дочь она любила совершенно безумно, а это чувство, которое обычно называется любовью, далеко не всегда взаимно, современная изощренная постфрейдистская, постюнговская психология видит известную опасность в такого рода дарах и приношениях, если они с лихвой не возвращаются, если ничем вовремя не отдариваются, ведь эти дары есть не что иное, как некое энергетическое поле, агрессивно распространяемое на получателя Дара, дар хранит важную частицу души дарителя, его сакральной силы (