Проклятие десятой могилы - [40]

И все же никаких свидетельств не нашли, кроме тех, что указывали на Лайла Фиске. Ни чужих отпечатков пальцев, ни подозрительных волокон, ни волос. Я до кухни дойти не могу, чтобы не оставить за собой уйму улик. А волосы и вовсе нахожу там, где никогда в жизни не бывала. Зато в машине не нашли ничего. Никаких следов отца Эмери, лучшей подруги или коллеги.

Если не считать крови, машина казалась чуть ли не стерильной.

Понятное дело, что любые следы Лайла все сочли крайне подозрительными. К тому же, Тафт сказал, что это не первое убийство парня. На его счету уже есть одно.

Прикусив губу, я поборола очередной приступ тошноты и подошла еще ближе. Однако я была права. Фиске этого не делал. А вот настоящий преступник прекрасно знал о том, как ведется расследование на месте преступления. Уж точно ему хватило знаний, чтобы повесить убийство на Лайла.

Я открыла дверь. Может быть, дело в том, что я не помню, когда ела в последний раз, или в том, что меня измучили переживания за Пип, или даже в том, что совсем недавно меня затискал ребенок-переросток, но мое лицо опять оказалось на земле. Причем на этот раз без посторонней помощи.

* * *

— Вы как? — спросил офицер, протягивая мне бумажный стаканчик.

Мы были в клетке с оружием, боеприпасами и ящиками с документами. Пахло здесь металлом, пылью и порохом, а это куда лучше, чем пахло от машины Эмери. Я боялась, что аромат смерти больше никогда не выветрится из ноздрей. От одной только мысли желудок опять свело. Изо всех сил я боролась с тошнотой, но проиграла.

Офицер пинком подвинул ко мне мусорное ведро, а я упала на колени и стала издавать самые унизительные звуки рвоты, какие когда-либо слышала от человека или животного. От металла отдавалось эхо, которое эти кошмарные звуки одновременно приглушало и усиливало.

Не обращая внимания на смех снаружи клетки (поглазеть на зрелище собралось несколько копов), я вытерла рот рукавом и села обратно на стул. Зато теперь у меня есть несколько интересных заготовок для игры «Я никогда не».

* * *

Куки написала мне, что берет некоторые документы домой, и попросила забрать их, как только я вернусь.

Мистер Адамс говорил, что Эмери была очень близка со своим дедушкой. Если ее кто-то преследовал или присылал какие-то угрозы, именно ему она могла об этом рассказать.

Время уже было позднее, но я все равно поехала в поселок для престарелых Лесной Бодрячок. Названьице такое, будто его придумал какой-то озабоченный ботаник. Кстати говоря, миссис Аллен теперь тоже жила здесь, причем со своим пудельком по кличке Принц Филипп, он же Пипи.

Я заскочила в регистратуру дать сотрудникам знать, кто я такая и зачем пожаловала, хотя у каждого здешнего жителя были собственные апартаменты. Уход здесь предлагали круглосуточный, однако сам комплекс не был похож на дом престарелых, а это уже хорошо.

В регистратуре мне нарисовали на карте целый маршрут, который приведет меня к дому мистера Джеффа Адамса — старшего. Спросила я и о миссис Аллен, но медсестра сказала, что она живет в самом настоящем доме престарелых в соседнем здании, потому что любит выгуливать Пипи бог знает где и частенько оказывается на бульваре Аламеда в одних носках и ночнушке. Чтобы с ней увидеться, нужно приехать в приемные часы и записаться в журнал посещений в том самом соседнем здании.

Мысленно пообещав себе вернуться, как только смогу, я отправилась к дому мистера Адамса-старшего.

* * *

Название комплекса мне сразу показалось странным, но по пути к нужному дому подозрения лишь подтвердились. Сначала я ехала по Бодрячок-лейн, свернула налево на Пушистики-драйв, потом направо на улицу Острого Перчика, снова налево к проезду Дерзких Петушков и наконец опять направо в переулок Пенистых Пионов.

О да, весь этот комплекс явно проектировал озабоченный ботаник.

Я лелеяла надежду, что найду Эмери у дедушки. Если они были так близки, как говорил мистер Адамс, и если дедушка уже в преклонном возрасте и уже давно болен, Эмери могла остаться с ним.

Не повезло.

Мистер Адамс-старший оказался крепким мужчиной семидесяти с копейками лет. В этом центре он жил только потому, что не хотел больше заботиться о земле вокруг собственного дома.

— Тут они все сами делают, — поделился мистер Адамс, вручая мне чашку кофе.

Его так трясло, что кофе чуть не расплескался. Горе лежало на нем тяжелым покрывалом. Теперь, когда внучки больше нет, я боялась, что силы его покинут.

Мистер Адамс очень старался делать вид, будто все в порядке. Будто он не сломлен изнутри.

— Они ухаживают за газонами, готовят. Надо ходить в столовую, но кормят не так уж плохо. А еще постоянно прибирают. В общем, тут… тут хорошо.

Он замолчал, погрузившись в печальные мысли, а я продолжала его разглядывать. Густая седая шевелюра, фермерский загар. Зимой он был в шортах и свитере с эмблемой загородного клуба. Горе мистера Адамса было таким мощным, что пришлось заблокировать его эмоции, пока я не грохнулась в обморок. Опять.

Вернувшись в реальность, он провел рукой по лицу.

— Чуть дальше по дороге есть поле для гольфа и теннисные корты.

Я кивнула:

— Мистер Адамс, в разговорах с вами Эмери не упоминала о том, что ее что-то волнует? Может быть, ее кто-то преследовал или звонил и бросал трубку? — Я помолчала, давая ему время пережить очередную волну скорби, и продолжила, только когда ему удалось подавить слезы: — О чем угодно, что могло бы навести на мысль о грозящей опасности?