Проклятье вендиго - [100]

Как я и ожидал, он принял известие с тяжелым сердцем, но его реакция меня просто поразила.

— Я совершил жестокую ошибку, Уилл Генри, — признался доктор накануне нашего отъезда домой. — Но в отличие от твоей ошибки в трущобах, мою можно исправить. Еще не слишком поздно.

Его лицо казалось благостным в жалком осеннем свете, который пробивался через выходящее в парк окно. Он говорил с твердостью человека, для которого его путь ясен и прозрачен.

— Перед смертью Джон задал мне вопрос, на который у меня не было ответа: «Что мы дали?» Должен признать, что я не такой человек, который видит в таком вопросе какой-то смысл. Для меня это была просто часть его бреда. А вот твой отец понимал и заплатил за свой дар самую высокую цену. Понимаешь, Уилл Генри, это не то, что мы даем, а то, что мы хотим дать. Что мы можем дать. Ты оставил того ребенка в коридоре. Дар был в твоих руках, но ты его не отдал. Ты не можешь этого вернуть, так же как твой отец не может вернуть своего дара, сделанного мне. Но я не так безнадежен. У меня еще есть выбор, чтобы ответить на вопрос Джона.

Он придвинулся ко мне.

— Я потерял все. Джона. Мюриэл. Даже свою работу, то единственное, что давало мне утешение во все годы моего одиночества, — я потерял даже это. Ты единственное, что у меня осталось, Уилл Генри, и, боюсь, я тебя тоже потеряю.

— Я никогда вас не оставлю, сэр, — сказал я. И я в это верил. — Никогда.

— Ты не понимаешь. Скажи мне еще раз, почему ты должен был спасти того ребенка в коридоре.

— Потому что мог спасти.

Он кивнул.

— И я тебя спасу, Уилл Генри. Потому что могу. Вот ответ на вопрос Джона.

Тогда я понял. Я отодвинулся на нетвердых ногах. Комната стала кружиться вокруг меня.

— Вы отсылаете меня, — сказал я.

— Ты чуть не погиб, — напомнил он. — Три раза, по моим подсчетам. Если ты останешься со мной, то когда-нибудь удача от тебя отвернется, как она отвернулась от твоего отца. Я не могу этого допустить.

— Нет! — закричал я. Мой голос дрожал от ярости. — Не для этого. Вы меня отсылаете, потому что я его убил!

— Не повышай на меня голос, Уилл Генри, — спокойно предупредил он.

— Вы разозлились и хотите наказать меня за это! За то, что я спас вам жизнь! Я спас вам жизнь! — Я не мог сдержать ярость. — Она была права насчет вас — они оба были правы! Вы страшный человек. Вы всего лишь… Вы полны только собой, и вы ничего не знаете! Вы ничего не знаете… ни о чем!

— Я знаю это, — зарычал он в ответ, не в силах больше сдерживаться. — Если бы не я, она была бы сейчас жива. Я должен был сделать дар, но не отдал его — я его не отдал! — Его лицо исказилось от отвращения к самому себе. Он ударил себя в грудь, как грешник перед жертвенным алтарем. — Я позволил ей уйти домой, хотя знал, знал, что она в опасности. Я отвернулся, как ты отвернулся, Уилл Генри, и что произошло? Скажи мне, что происходит, когда мы отворачиваемся!

Он упал на софу, на то самое место, где он вкусил, совсем мало, ту любовь, которую сам отверг, много лет назад прыгнув в Дунай.

— О, Уилл Генри! — вскричал он. — Какая же мы с тобой жалкая пара! Что сказал Фиддлер? «То, что он любит, не знает его, а то, что он знает, не может любить». Он говорил о тебе, но вполне мог сказать это и о нас обоих. — Он поднял на меня глаза. Он выглядел таким потерянным, таким беспомощным, что я невольно сделал шаг к нему.

— Не отсылайте меня, сэр. Пожалуйста.

Он поднял руку. И безвольно опустил.

— Жизнь это, — пробормотал он. — Джон заполнил пропуск, да? Джон дал свой ответ, но ответ ли это, Уилл Генри? Meister Абрам заявляет, что мы являем собой нечто большее, чем то, что отражает Желтый Глаз, но так ли это? Я нес его на руках всю дорогу, мы чуть не погибли, ты и я, чтобы вытащить его из пустыни, — и все для того, чтобы он смог убить единственную женщину, которую я любил.

Я сел рядом с ним.

— Вы его вынесли не для этого.

Он вяло махнул рукой, отметая мою попытку его утешить.

— И ребенок умер. Это не причина того, что ты отвернулся. Я снова задаю свой вопрос, Уилл Генри. Ответ Джона — это ответ?

Я покачал головой. Не думаю, что он ожидал от меня разгадки тайны, над которой человечество мучается с самого младенчества. Я до сих пор не знаю, чего он от меня ждал.

Или чего я ждал от него. Мы действительно были жалкой парой, монстролог и я, связанные узами, непонятными нам обоим. В Монструмариуме чудовище заставило меня повернуться и узреть «истинное лицо» любви. Но у любви больше чем одно лицо, и Желтый Глаз — это не единственный глаз. Не бывает опустошенности без изобилия. И голос чудовища — это не единственный голос, который летит на сильном ветре. Этот другой голос был в каждом осторожном шаге, который доктор делал в пустыне. Он был в той ночи, когда он обнимал меня, чтобы не дать умереть от холода. Он был в глазах Мюриэл, когда той ночью их тени встретились и слились в одну. Он есть всегда, как и голод, который нельзя утолить, но малейший его глоток утоляет лучше, чем самое роскошное пиршество.

Я потянулся через пространство, которое нас разделяло — меньше фута и больше, чем вселенная, — и взял руку монстролога в свою руку.

ЭПИЛОГ