Проклятье Ван Гога - [24]

— Отойди, — резко сказала я, проскальзывая мимо Пола — это я должна спросить, что ты делаешь ночью в моём доме! Папуль! Я принесла фисташковое мороженое, как ты любишь! — мои конечности всё ещё дрожали, и всё же я неплохо справлялась с ролью примерной доченьки, захотевшей посидеть на папиных коленях. Я была противна себе, наверное, его гены — гены вруна — передались по наследству и мне.

Отец расплылся в улыбке.

— Не могла заснуть, принцесса? — спросил он, протягивая руку. Его глаза изучали моё встревоженное лицо. «Какой гениальный актёр», — подумалось мне, — «он мог бы легко получить „Оскара“ за роль лучшего отца».

Я кивнула, усаживаясь на стол рядом с ним. Мои колени дрожали, я впервые смотрела на отца как на совершенно незнакомого мне человека. Впервые я задумалась о том, что вообще я о нём знала.

— Ты можешь идти, — сказал он Полу, который всё ещё стоял в дверях и пялился на меня. Моя неприязнь к нему переросла в резкое отвращение, мне захотелось пнуть его ногой куда-нибудь между ног, чтобы он хорошо запомнил этот миг.

— До завтра, — попрощался он, глядя на меня, и послушно вышел из комнаты.

— Не забудь закрыть дверь с той стороны, — крикнула я ему вслед, сгорая от желания хоть как-то его поддеть.

— И с какой это стати ты сказал «до завтра»? Завтра мой день рождения, и я не помню, чтобы присылала тебе приглашение!

Конечно, это была пустая издёвка. Полу и его семье приглашение было не нужно. Они присутствовали на всех праздниках на правах близких родственников, но упустить шанс поддеть этого засранца ещё разочек я не хотела.

— Завтра, — Пол улыбнулся, его белые ровные зубы сверкнули в полутьме коридора, — тебя ждёт сюрприз!

— Ты собираешься отрезать свои яйца у меня на глазах и приготовить из них яичницу? — выплюнула я под влиянием адреналина. Отец поперхнулся выпивкой.

— Ева! — укоризненно воскликнул он.

— Вали, Пол! — рыкнула я.

С недоброй ухмылкой он кивнул и закрыл за собой дверь.

Всё внутри меня замёрзло от того, как он произнёс слово «сюрприз».

— Пап, что происходит? Почему он ведет себя так, словно… Я не знаю… Словно он твой сын!

— Он мне как сын, Ева, — ответил отец, наливая себе ещё. Он уже был изрядно выпившим, — ты должна понимать некоторые вещи, даже если это ранит. Я не вечный.

Господи, опять двадцать пять! Мне уже начало казаться, что сегодняшний день никогда не закончится. Один сюрприз следовал за другим.

— Пап! Перестань! — я ненавидела, когда он так говорил. Кем бы он ни был в бизнесе, он оставался моим любящим и заботливым отцом.

— Милая, в этом нет ничего ужасного, — он погладил меня по спине, — никто не вечен. Главное, в конце концов, не сколько ты прожил, а во имя чего. Я живу для тебя, детка. Ты самое дорогое, что есть у меня. Я никогда не скрывал того, что не испытываю сильной привязанности к Кире. Я забочусь о ней, по-своему люблю её, но это не сравнится с тем, что я испытываю к тебе, — он посмотрел в мои глаза, заправляя пряди волос за уши, — только не к тебе.

— К чему эта длинная речь? — спросила я, и всё внутри меня сжалось, когда он шумно вздохнул.

— Если со мной что-то случится, я должен быть уверен в том, что рядом с тобой будет надёжный человек, который позаботится о тебе, продолжит моё дело, сможет управлять всей командой, — он снова сделал глоток, — придёт время, и Пол встанет у штурвала, и я хочу, чтобы ты была с ним, в безопасности. Он тот, кому я доверяю.

— Пап, — мой голос и всё моё тело дрожали, — я ведь даже не люблю его.

— Любовь часто приносит только боль, Ева. Я познал любовь, и остались у меня лишь воспоминания и ты.

— О чём ты говоришь? — спросила я, чувствуя, как вспотели мои ладони.

— Ни о чём, детка, — произнёс он, пытаясь замять эту тему. Глаза его были грустными.

— Рейчел не моя мама, ведь так? — сказала я тихим голосом. Я блефовала в надежде выяснить правду. Кира всегда меня отвергала, обзывала подкидышем, потому что на отца с мамой я была походила не больше, чем яблоко — на огурец.

Он сдвинул к переносице густые черные брови, каждая мышца на его лице напряглась.

— Откуда? — вымолвил он лишь одно слово. Единственное слово могло убить. Я смотрела на него, потеряв дар речи, — Ева, кто тебе рассказал? — произнёс он по слогам.

— Расскажи мне о ней, — мои догадки подтвердились, и я, словно упав на самое дно, едва могла шептать от боли, — пожалуйста.

Отец сглотнул и отвел нетрезвый взгляд в сторону, откидываясь на спинку большого кожаного кресла.

— Мила, — сказал он с болью, словно каждое слово кто-то вырезал на его коже ножом, — так её звали, — он замолчал, едва заметно постукивая указательным пальцем по столу, одному Господу известно, как я любил её, — сказал он с горечью и перевёл взгляд на меня, — ты очень на неё похожа, Эванджелин.

Я молчала, силясь не заплакать. Слишком много открытий за один день. Отец с трудом подался вперёд, выдвинул дальний правый ящик, вынул из его недр портмоне из потертой старой кожи и распахнул его передо мной.

— Это фото было сделано в день её смерти, — сказал он, не отрывая взгляд от старой пожелтевшей фотографии.

Кажется, земля пошатнулась. Я взяла бумажник и стала изучать запечатлённые на фотоснимке лица. Отец, хоть и постарел, был похож на себя, только вот выглядел он по-настоящему счастливыми. Папа стоял в обнимку с молоденькой девушкой. Он был ещё молод, с чёрными вьющимися волосами и небольшой бородкой, а она — совсем юной, с длинными белокурыми волосами и улыбкой на красивом лице. 12 августа 1996 года. 11 часов 32 минуты. Но действительно меня поразило то, как они смотрели друг на друга. Я никогда не видела у папы такой улыбки, даже когда он улыбался мне.