Проклятье рода Ранненкопф - [5]

Потянув, как в детстве, носом и сразу почувствовав голод, я поднялся и пройдя в крошечное кафе по соседству, устроился за дальним столиком с чашкой эспрессо и какими-то крендельками. Кроме меня, посетителей в зале не оказалось и это было кстати. Вкус сдобы опять вернул мои мысли к фрау Лоренс, к её яблочным пирогам, которыми она, с материнской заботой, снабжала меня в передачах и при редких свиданиях. Назвав её опеку «материнской», я не оговорился, хотя разница между нами, ограничивалась какими-нибудь десятью годами. Фрау Марта с первого дня взяла в отношении меня некий насмешливо-покровительственный тон, ошибочно принятый мной за кокетство…

Пребывая в счастливом возрасте (когда даже обыкновенное любопытство, совершенно посторонней, случайно встретившейся женщины, приписывается невесть каким, зачастую, существующим лишь в собственных фантазиях, достоинствам), я, едва, будучи представлен, уже решил – чуть стемнеет, явиться на ферму с визитом, воображая, как потом небрежно развалясь в нашей студенческой закусочной, разрисую приятелям бурный роман с деревенской простушкой.

До той поры, сознаюсь честно, случая похвастать, как-то не представлялось. Тихоня-очкарик, в университете я чурался шумных студенческих посиделок. Раз только, на последнем курсе, товарищи почти силой, затащили меня к Ирме, предварительно накачав для храбрости спиртным. Но они переусердствовали. Не привыкший к выпивке я не ощутил обещанного прилива сил, зато начал так громко икать, что Ирма, Ирма которая не отказывала ни кому, вытолкала меня взашей.

* * *

Задумав посетить ферму, якобы по дороге на любимую нашу с Лоренсом рыбалку, ближе к вечеру, я одолжил удочку у папаши Штера, а на его вопрос, известно ли мне, где накопать червей, искренне ответил:

– Зачем?

Впрочем, успевший опустошить бутылку на треть, управляющий согласился, что вовсе незачем, и с тем вернувшись к своему занятию навряд достиг дна, как я уже стоял на широком крестьянском дворе.

Несколько строений с высокими черепичными крышами, маргаритки вдоль чистенькой мощёной дорожки, но вокруг – ни души. Только обойдя дом, я увидел распахнутые ворота большого сарая, а в глубине хозяйку – полную, румяную фрау Лоренс, сидевшую возле коровы. Между её раздвинутых, круглых коленей располагался жестяной подойник, о стенки которого, со звоном разбивались тонкие острые струйки.

– Ага, вот и наш учёный! Выдумал скотину пугать! – крестьянка брызнула мне в лицо молоком с ладони, открытые в широком вырезе рубахи, налитые белые груди задрожали от смеха. – Ступай, подсматривай за Трудхен.

Я поспешно отвёл взгляд от этого природного великолепия. Протёр очки. Значит, кухарка наябедничала, что я следил за девчонкой!

Снова в памяти промелькнула кондитерская моего детства. Хозяйка – низко склонившись, раскладывает товар в витрине. Мы – сорванцы, стараемся заглянуть ей в глубокий вырез кофты из-за автомобиля полицейского Мюллера (тогда из всей ватаги Мюллер поймал за ухо… Угадайте кого?)…

Должно быть, мои щёки выдали меня, потому что задорный смех покатился с новой силой. Фрау Марта поднялась, поправив упавшую с плеча бретельку и дунув на прилипшую ко лбу непослушную прядь, приблизилась.

– Смущается как невеста! – крепкая рука проворно ухватила меня пониже ремня. Я дёрнулся, но высвободиться не получилось. Придвинувшись вплотную, женщина торопливо зашептала на ухо. – Обожди полчаса…

От её разгорячённого тела пахло загаром и сеном, синие глаза смотрели пристально, не мигая.

– «Полчаса»? – меня совершенно сбила эта заговорщическая интонация.

– Да! Спрячешься вон в той каморе, за корзинами, – она кивнула на белёную кирпичную пристройку. – В одиннадцать я купаю дочку, тебе будет всё хорошо видно.

Не помню, попрощался я с фрау Мартой или нет. А вдруг, столь поспешное отступление она восприняла как бегство? Щёки мои опять загорелись, но тут, на дороге, посреди огромного луга, никто не мог этого заметить. С досады я пнул пыльную, лохматую кочку у обочины. Вдали распевался соловей. Солнце, окрашиваясь багрянцем, неумолимо стремилось за горизонт. Завершился ещё один день моего пребывания в поместье, прошедший как-то бестолково и не принесший ничего кроме разочарований. «Так разыграть дурака! Ещё эта удочка… Надо было просто сказать, что заблудился…», но поглядев на шпили башен, возвышавшиеся над соседней рощей и заметные решительно отовсюду, я махнул рукой – всё равно через какой-нибудь месяц обо мне здесь никто не вспомнит. Ну и стоит ли огорчаться? Свернув у самого замка с тропинки, я во все лопатки помчался по заросшему мышиным горошком и звенящему кузнечиками, косогору, вниз, к торчавшим из травы, фрагментам стен.

Происхождение развалин, для меня, успевшего изучить план усадьбы, не было загадкой. Ещё полвека назад, фамильный склеп Ранненкопфов венчала базилика, которую авиация союзников превратила в гору битого кирпича. Но, сохранилась ли усыпальница? Папаша Штер обмолвился накануне о существующем проходе в крипту через подвал замка. Разговорившись после обильной порции выпитого за ужином пива, он порылся в ящике секретера, где, как я понял, хранились счета за уголь и электричество, показав мне что-то вроде схемы подземелья. Надо ли говорить сколь разгорелось моё любопытство, но тут, за окном жалобно крикнула ночная птица. Управляющий помрачнел, вспомнив некстати, что время позднее и, что у него утром куча дел. На том беседа и закончилась.