Джон Абреу сделал еще глоток своей бурды.
– Не стану утомлять вас подробностями. Разоренный, опустившийся даже внешне, он застрелился однажды ночью на большой розовой аллее в Нью-Джерси… Что-то здесь слишком темно! – неожиданно сказал мой гостеприимный хозяин.
В комнате горела только одна лампа, и ночь бросала на стены огромные тени-цветы. Я счел за лучшее не задавать вопросов. Он взял руку Жозефины.
– Как видите, и я тоже занялся розами. И ничего другого делать не умею. Но, надеюсь, мне удалось побороть злой рок. Я нашел мою голубую розу.
Несмотря на свет фонарей, льющийся снаружи, когда я прощался, Абреу и Жозефина показались мне двумя томно-медлительными подводными существами.
– Только это был не Крит, – крикнул он, когда я уже сел в машину. – Не Крит, а Родос, – остров, распространявший по морю аромат роз, был Родосом.
Я покинул Мальмезон и двинулся в сторону Коруньи по дороге, бежавшей вдоль берега. Густой туман уже на расстоянии двух шагов глушил свет фар. Поэтому, когда на меня ринулись две фары и послышался звон стекла, я решил, что моя машина столкнулась с собственным отражением в зеркале. Помню, все ночь мне снилось, будто я плыву на спине в открытом море, а вокруг пахнет одеколоном. Иногда моя голова внезапно наталкивалась на что-то мягкое, медузообразное. Я ощупал это что-то руками. Это было мое мертвое тело.
Я проснулся, оглушенный анестезией, и понял, что жив, лишь когда она, моя Жозефина, маленькая, худенькая и подвижная, как воспитательница детского сада, подошла и поцеловала меня. Поцелуй был похож на красную герань.
– Бедный мой, сумасшедший, и зачем я отпустила тебя в такую туманную ночь?
