Проклятая война - [21]

Разбудил шум. Ранним утром в коридоре тренькали вёдрами, чавкали выжимаемые тряпки и женщина рассказывала, как сын с одноклассниками дежурили на крыше высотного дома, а на их уровне на расстоянии от них пять метров пролетели немецкие самолёты. Видят они: из кабины немец, в упор смотрит, ещё и глазом подмигнул. Немного пролетели и стали набирать высоту, а потом свалились в пике и давай бросать бомбы…

Вспомнил, что в гостинице. Ведро дзинь… тряпка чав — чав по полу. Я понял- уборщицы.

А собеседница женщины о своих мальчишках принялась рассказывать, мол те как раз бегали смотреть что разбомбили- госпиталь гарнизонный и парапет на Яузе повалили.

Я сжимал и разжимал кулаки. Страдания бойцов в окопах, это одно. Мирного населения- совершенно другое. Злость за бессилие подкатывало к горлу. Вскочив стал собираться.

За окнами автомобиля затаилась в сумерках военная Москва. Всегда был равнодушен к ней, а тут любил её безумно сильно. Прильнув к стеклу, с жадностью всматривался, стараясь рассмотреть сквозь не освещённую темень тротуары с редкими прохожими. Дома, как воины приготовились к борьбе, смотрят насторожённо. Резко бросаются в глаза бумажные полосы, крест-накрест, наклеенные на стёкла, они напоминают мне бинты. Всё изменилось в городе. На улицах появились мешки с песком. Везде указатели бомбоубежищ. Люди почему-то стали похожи друг на друга. Может суровость взгляда или невзрачная одежда их делала такими. Теперь они были нам роднее родных. Мы называли их любя "наши москвичи"… Осознавать то, что Москва и москвичи за нашей спиной — страшно ответственно и волнительно. Мы непременно должны выстоять. Через несколько часов, буду опять в самом пекле. Здесь совершенно другая жизнь. Доведётся ли ещё увидеть старушку столицу. Город остаётся позади. А к машине привязался "мессер". Вражеских лётчиков привлекает легковая машина. Они гоняются за ними больше чем за грузовыми. Неужели придётся перейти на полуторку. Самолёт пикирует на меня. Смотрю, оторвалась бомба. — Стоп! — кричу водителю. Машина замерла как вкопанная. — Все на землю! Ложись! Нос в земле, ни запаха травы, ни запаха земли он не чует. Она забыла это. Пахнет порохом и гарью. Бомба сброшенная на опережение взрывается впереди. — В машину! Вперёд! Водитель газует. Машина сопровождения копирует нас им ещё труднее. Надеемся, что отстал. Вздыхаем с облегчением. Пробуем шутить. Но не тут-то было. Самолёт разворачивается. Вновь пикирует. Я повторяю весь манёвр вновь… "Вот привязался сволочь!" Немецкий асс взбешён идёт на новый круг… Усмехаюсь. "Ладно поиграем!" Это напоминает игру в рулетку.

Вчера приехал корреспондент из "Красной звезды" подсунул мне статью подписать, якобы от меня. Мне пришлось корректно объяснить товарищам, что если нужна газете моя статья, то я сам её и напишу. Через три дня я им это и сделал. "Так что Юленька, у тебя есть шанс прочитать её. Находись уж, мой ангел, скорее".

За окном бушевал август. Но всё впечатление о лете портила война. Меня командируют в Смоленск принимать 16 армию. Врагу Смоленск представлялся дорогой к Москве. Раскусил орешек и всё. А мы им зубы-то сломаем. Драка предстоит поистине не на жизнь, а на смерть. Собирался, точно на парад. Начистился, отутюжился, постригся. Посмотрел на себя в зеркало — орёл. Безукоризненная выправка, сидевшая как влитая амуниция, развёрнутые плечи, аккуратно стриженый затылок, выбрит до синевы. Я приложил к ещё влажным щекам полотенце и удовлетворённо улыбнулся. Пора кончать в войсках с развалом. Мы армия, а значит должна быть дисциплина. У военных господствует железный закон: делай, как я. В нем всё продумано и нет мелочей. Он начинается с начищенных пуговиц. Прибыл в деревеньку с лирическим названием Васильки, окружённую березняком. Когда поют птицы и цветут цветы, война, словно пойманная на чём-то постыдном девица, примолкает. Яркое солнце, щедрый на зелень и поэзию березняк. Мне даже показалось, что всё игра, нет никакой войны и всё это лишь учения… Сейчас прозвучит сигнал отбоя. Мы свернёмся и я вернусь к Люлю с Адой. Кто бы знал, как ноет душа. Обнимаю берёзку и думаю о семье. Что же это за наказание такое. Сердце изболелось всё. "Вашему Косте плохо без вас. Ау! Откликнитесь, пожалейте меня". А берёзка сверкает себе белыми ногами, сводя моих молодых бойцов с ума. Я сам с трудом отвожу взгляд от такой красы. Мне они напомнили Юленьку, именно такая она гибкая, тоненькая, беленькая со стройными ногами приезжает на море и осторожно, вздрагивая от каждого всплёска, входит в воду. Волны с нежностью обнимают их. Она ёжится и дрожит. А я не могу отвести глаз. "Где же ты моя птичка-невеличка, почему я не могу тебя найти?"

Осматриваться и входить в курс дела времени нет. Обстановка торопит. Забрал с собой с прежнего места службы своих помощников. Нравилось, что они умели отстаивать своё мнение. Мне приходилось кое- что переосмысливать и уступать. Не видел в том ничего зазорного. Так со мной отправились начальник штаба полковник Малинин и приглянувшийся мне своей смелостью и нестандартным мышлением генерал В. И. Казаков. Он ещё на прежнем месте произвёл на меня хорошее впечатление. В тонком искусстве руководства им людьми мало соперников. Его всегда живые глаза становятся пронзительными когда касается дела. Он оптимист не признающий трудностей. Для него не существует слов: не возможно, трудно, нельзя… "Ты же знаешь, Юлия я не могу быть один и трудно привыкаю к новым людям, хотя и схожусь со всеми без битья посуды". Добирался под сплошными бомбёжками. Пришлось поваляться по придорожным канавам и в непролазном ельнике. Спрашивается чего марафетился. Ладно, одно другому не мешает. Приходится радоваться, что к великому счастью и удивлению цел и невредим. Отряхиваясь, похвалил себя за выдержку и попробовал шутить.