Я спустился вслед за ним по лестнице. В темной передней он облокотился о перила и кликнул девушку, которая была на кухне в цокольном этаже.
– Сейчас иду, Дэйв, – ответила она.
В темноте ярко виднелся кончик сигареты. Он то и дело нервно затягивался. Темноту маленькой прихожей слегка рассеивал свет, проникавший с улицы через грязное окошко над входной дверью. На голых ступеньках лестницы послышались, глухо отдаваясь, шаги девушки. Я слышал ее быстрое испуганное дыхание, когда она поднималась по лестнице из кухни.
– Вот тут бутерброды и старый плащ отца, – сказала она, еле переводя дух.
– Слушай, Сил, – сказал Дэйв свистящим шепотом, – мою одежду – ту, что внизу, – сожги. Все как следует убери. Здесь не должно остаться никаких следов того, что я приходил домой, понимаешь? А когда начнут задавать вопросы, говори, что я все еще не вернулся. И последи за тем. чтобы старуха тоже не болтала.
Он повернулся, чтобы идти, но девушка вцепилась в него.
– Как я могу с тобой связаться? – быстро спросила она.
– Никак.
– Но ты вернешься, правда? – в отчаянии прошептала она.
– Ну конечно, – уверил он ее. – Я дам тебе знать. Но запомни: я сюда не приходил. И не говори им, куда я уехал.
– Как же я могу сказать, если и сама не знаю?
– Конечно не знаешь, потому-то я тебе и не сказал. – Он обернулся ко мне. Я видел в темноте его глаза. – Открой дверь и посмотри, есть кто на улице или нет.
Я открыл дверь. Улица была пуста. Дождь все не прекращался. В свете уличного фонаря было видно, как тугие струи плясали на мостовой, а потом с урчанием скатывались в канавы. Я снова повернулся в сторону передней. Девушка прижалась к Дэйву, это было первобытное движение, обнажающее самую сущность страсти. Дэйв смотрел мимо нее в открытую дверь, не выпуская изо рта сигарету.
Увидев, что я кивнул, он высвободился из объятий девушки и шагнул ко мне. Девушка двинулась было за ним. Он обернулся.
– Смотри, чтобы не осталось никаких следов. Сожги все, – приказал он. Потом торопливо ее поцеловал, и мы вышли из дома номер два по Харбор-Террас.
Выходя из дома, я видел, как девушка стояла одна у подножия лестницы. Она смотрела прямо на меня, однако меня не видела. Мне показалось, что она плачет, хотя слез я не видел.
Странное дело, мне даже не приходило в голову бросить Дэйва и попытаться жить самостоятельно. Я не знал, что произошло. Но не получает же человек пулю в руку просто так, из-за ничего. И никто просто так не бросает свою девушку и свой дом, распорядившись предварительно сжечь испачканную кровью одежду, если это не связано с какими-нибудь подозрительными делами. Вполне возможно/что это убийство. Так или иначе, но я уже влип в это дело, и поэтому мне не приходило в голову оставить Дэйва. Может быть, потому, что с ним я был не один, а может быть, потому, что он, как и я, был изгоем. Мне кажется, на свете нет ничего ужаснее одиночества, того одиночества, которое человек испытывает в городе, когда он боится своих собратьев.
Выходя из Пензанса, мы держались узеньких, скупо освещенных улиц. Мы не разговаривали. И тем не менее общество этого невысокого хромающего человека приносило мне неизъяснимое утешение. Наконец мы вышли на шоссе и, поднявшись под дождем на невысокий холм, оставили огни Пензанса позади. На вершине холма я оглянулся и посмотрел назад. Город представлял собой всего-навсего беспорядочное скопление огней, еле различимое за плотной завесой дождя.
– Двигаем дальше, друг, – нетерпеливо проговорил Дэйв, и я понял, что он боится.
– Нам далеко идти? – спросил я его.
– Восемь или девять миль, – ответил он. Мы продолжали шагать вперед.
– В Ленноне мы расстанемся. – добавил он.
– Куда ты направишься? – спросил я.
– На одну ферму. Придется на время скрыться.
– Там что, тоже девушка?
Он усмехнулся, и его зубы сверкнули в темноте.
– Считаешь, что я Казанова?
Мое замечание польстило его тщеславию. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые, неизвестно почему, пользуются успехом у женщин, и ему это нравилось, давая ощущение власти.
– А я? – спросил я у него. – Куда мне идти?
– В Боталлек, – ответил он. – Мне нужно, чтобы ты кое-что там передал.
– Господи! Ведь в Боталлеке работал мой отец.
– Правда? В таком случае тебе следует изменить имя. Давай подумаем… Ты ведь был в Канаде? Послушай, в Канаде есть ирландцы?
'- Сколько угодно.
– А в шахтерских районах?
– Кое-кто есть.
– Отлично. Что ты скажешь насчет фамилии О'Доннел? Хорошая ирландская фамилия, как раз подходит такому здоровому парню, как ты. С этого момента ты Джим О'Доннел, идет?
– Конечно, – сказал я. – Что в имени?
Он саркастически рассмеялся:
– Иногда, понимаешь ли, оно означает ох как много. Он с минуту помолчал. Я знал, что он смотрит на меня, и знал, о чем он думает.
– Когда ты обо мне расспрашивал, ты называл мое настоящее имя? – спросил он наконец.
– Откуда мне было знать, что ты его изменил? – сказал я.
Он что-то проворчал.
– Она не знает, что Джонс – это не настоящее мое имя. Черт тебя побери, ты мог бы сообразить. Да еще показал ей письмо. Девка прямо-таки взбесилась. Она ведь не то чтобы красавица какая и прекрасно это знает.
