Проклятая комната - [3]

Франсуа зло захохотал. Ему достаточно было щелкнуть пальцами, и эта сумасшедшая окончила бы свои дни на костре. Он поднялся из-за стола и с надменным суровым видом встал между ними.

— Мне нужна девственность этой девушки, арендатор, и я возьму ее! Подумай о своей семье… Либо ты отдашь мне ее по доброй воле, либо я возьму ее силой!

Сказав это, владелец замка Воллор быстро вышел, даже не взглянув на весело входившую в дом Изабо, которая присела перед ним в реверансе.

Изабо, рыдая, уткнулась в колени бабушки, не удостоив взглядом отца, который только что, глядя в сторону, приказал ей покориться воле их сеньора. Старушка положила сухонькую руку на голову Изабо, провела по длинной каштановой косе девушки, падавшей на высокую, крепкую грудь.

— Не печалься, девочка, — пробормотала она, — Бог спасет тебя от этого дьявола.

Изабо верила и в Бога и словам своей бабушки, которая воспитывала ее после смерти матери, умершей во время родов младшей сестренки Альбери. Однако девушке не удавалось избавиться от страха, граничащего с ужасом.

На следующий день она пошла к своему жениху Бенуа, которого любила нежной, чистой любовью. Тот был занят заточкой ножей на точильном круге и очень обрадовался, увидев Изабо, сопровождаемую маленькой коричневой собачкой Мирет. Заплаканное лицо невесты огорчило его, и он отвел Изабо в сторонку. И там, дрожа, он выслушал ее признания. Какое-то время он молчал, потом, тяжело дыша от еле сдерживаемой ярости, взял ее ручки своими горячими, натруженными руками. Изабо почувствовала облегчение, но длилось оно недолго. Бенуа глубоко вздохнул, борясь с собой, и жалобно выговорил:

— Надо подчиниться, Изабо.

Она хотела было вырваться, будто обожженная его словами, но он крепко прижал ее к себе и, несмотря на мертвенную бледность, выступившую на девичьем лице, печально продолжил:

— Ты, как и я, знаешь обычай. Это его право, Изабо. Неподчинение — это смерть. Неподчинение — это смерть! — повторил он, как бы убеждая самого себя.

— Тогда я предпочитаю умереть! — бесцветным голосом сказала Изабо. — Он подлый, жестокий и внушает мне ужас!

— Он наш господин, Изабо. Мы принадлежим ему. Мы его вилланы. Я постараюсь, чтобы ты все забыла! Наши дети заставят тебя забыть!

— Наши дети, Бенуа?

Изабо пристально посмотрела в глаза ножовщика.

— Как забыть, если я буду вынашивать и кормить ребенка не от тебя?

— Коль такое случится, твоя бабушка вытравит из тебя дитя дьявола! — процедил сквозь зубы Бенуа.

Изабо вновь разразилась рыданиями, стараясь вырваться, но Бенуа крепко обнимал ее.

— Я люблю тебя, Изабо. Ты для меня дороже всего. Но неподчинение означает смерть! Смерть! — повторил он. С малых лет он слышал эти слова, этот наказ, который не должен забывать ни один виллан, слова о беспрекословном подчинении вплоть до отказа от чувства собственного достоинства, от своих желаний. Но сейчас перед ним была Изабо со своим отчаянием, красотой, светлой душой, смехом, который, возможно, исчезнет навсегда, Изабо, у которой отнимут девственность, Изабо, которая перестанет верить ему из-за его предательства. И тут, разжав губы, прокушенные до крови от сдерживаемой ярости, он выдохнул:

— Мы убежим, Изабо! Сбежим сразу после благословения. Я спасу тебя от него, но мы погибнем!

Франсуа де Шазерон кипел глухой яростью. Уже давно он поджидал Изабо, смакуя в воображении похотливые картины, которые скрасят его мрачные дни. Дело в том, что за две недели расследование не сдвинулось с места, оборотень не объявлялся. Завтра наступит полнолуние, и прево намеревался устроить ловушку чудовищу. Франсуа не стал разубеждать его, однако предупредил, что никакой сатана не помешает ему отправиться в замок Воллор. Сейчас он больше мечтал о нежном теле Изабо, нежели о шкуре неуловимого волка.

Вот почему он ждал ее прихода, ждал, когда она встанет перед ним на колени. Уже давно отзвучали церковные колокола, люди покинули церковь и ушли на пиршество, устроенное за его экю. Прошло уже три часа с тех пор, как он благословил молодых, но вместо Изабо перед ним предстал Гук де ла Фэ.

— Они исчезли, мессир.

— Прикажи бить палками отца! Уж он-то скажет, где прячется его дочь.

— Похоже, он больше поражен, чем напуган. Кстати, именно он пришел ко мне и сообщил, что дети сбежали. Я полагаю, что он слишком труслив, чтобы быть с ними заодно.

— И все же прикажи его выпороть! — зарычал Франсуа, ударив кулаком по столу. — И передай, что если я не найду его старшую, то отдам младшую на потеху солдатам Монгерля. Ступай! И не вздумай ослушаться моего приказа. Эта дрянь за все ответит, и если не она, то кто-нибудь из близких!

Гук де ла Фэ поостерегся перечить. Без всякой охоты бил он палкой Армана в большом зале кордегардии замка. И хотя бил он не так уж и сильно, Арман после наказания не пришел в сознание. Гук велел отнести его бездыханное тело в Фермули, а сам почтительно склонился перед старой женщиной. Та без ненависти смотрела на него. Она, наверное, чувствовала, насколько ему противно служить недостойному отпрыску предыдущих сеньоров замка Воллор с прежней преданностью и слепым послушанием.

— Мне очень неприятно увозить Альбери, но я прослежу, чтобы ей не сделали ничего плохого. Даю вам слово, — пробормотал он, прокашлявшись.