Проклят и прощен - [24]

Лили слушала, широко раскрыв глаза. Очевидно, рассказ был совсем в ее вкусе.

— Потому-то барон и поселился наверху, в Фельзенеке? — сказала она. — Там он совсем близко от Гейстершпица. Крестьяне думают, что он занимается там колдовством. Правда ли, что это он поджег тогда Верденфельс?

— Лили, замолчите, ради Бога! Таких вещей громко не говорят!

— А потихоньку об этом говорит весь свет. Мне рассказал это наш садовник, старик Игнатий. Он божится и клянется, что это правда. А вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет, об этом вообще никто не знает ничего определенного. Верно лишь то, что после пожара барон Раймонд буквально бежал из Верденфельса, а когда позже приезжал туда, то почти не покидал замка. Что касается его отца, то тот на эти слухи обращал так же мало внимания, как и на ненависть к нему крестьян. Он по-прежнему с надменным видом проходил и проезжал по деревне, но сын никогда больше не бывал там. Позднее, когда он сам сделался владельцем этих поместий, он старался улучшить свои отношения с народом и делал для крестьян все, что только мог. Но они боялись его и его благодеяний, а теперь он уже много лет словно замуровался в своем Фельзенеке.

— Но там все же есть люди, — возразила Лили, которая до сих пор сомневалась в этом факте. — Кто тот молодой охотник, которого мы встретили сегодня?

— Вероятно, Пауль фон Верденфельс, племянник барона. Он, кажется, гостит там.

— Воображаю, как ему весело у страшного дяди! Только бы с ним ничего не случилось! Он такой приветливый и так низко поклонился мне, как настоящей взрослой даме. Фрейзинг только кивает мне головой, как ребенку, а Грегор всего охотнее погрозил бы мне розгой... Но почему Анна так долго остается на балконе?

С этими словами молодая девушка вскочила и выбежала из комнаты.

Анна действительно продолжала стоять на балконе, хотя было довольно холодно. Она смотрела на горы, откуда дул резкий ветер, и бессознательно ощипывала правой рукой наполовину облетевший розовый куст, росший у решетки.

— Здесь рискуешь быть унесенной вихрем! — воскликнула Лили, напрасно пытаясь защититься от ветра. — Неужели тебе не холодно, Анна? Ты даже шарфа не накинула на себя!

Как бы в подтверждение этих слов Анна вздрогнула и обернулась.

— Да, холодно. Пойдем лучше в комнаты.

Она медленно отвела руку, которой в тот момент судорожно ухватилась за розовый куст, и на белой коже выступило несколько капель крови.

— Боже мой, ты укололась о шипы, — закричала Лили, — даже кровь идет! Тебе больно?

Молодая женщина взглянула на свою руку, с которой упало несколько темно-красных капель.

— Не знаю. Я ничего не почувствовала.

— Не почувствовала? — повторила Лили, которой было непонятно, как можно уколоться о шипы, не закричав от боли.

— Нет! Но то, что сейчас рассказывала тебе фрейлейн Гофер, — не что иное, как смесь суеверия с детскими сказками, которую не следует принимать за правду. Если она опять станет забавлять тебя подобными россказнями, то я не буду больше оставлять вас вдвоем. И еще одно, Лили: ты никогда больше не подойдешь к Фельзенеку. Слышишь? Никогда больше!

— Но почему? — с удивлением спросила Лили, немного испуганная непривычным для нее тоном сестры.

— Я этого не хочу! Для тебя этого должно быть достаточно. И в этом отношении я требую безусловного послушания, не забывай!

Она прошла мимо сестры и вернулась в комнаты.

Лили была права: ее сестра умела быть суровой, очень суровой, и сейчас она была резка даже по отношению к своей любимице. Воспитание пастора Вильмута принесло свои плоды. В эту минуту его ученица была так же безжалостна и холодна, как и он сам.

Глава 5

Пауль Верденфельс провел уже целую неделю в Фельзенеке и, к своему величайшему изумлению, ни разу не испытал скуки. Его личной свободы никто не ограничивал: экипажи и лошади всегда были к его услугам, и никто никогда не спрашивал его, куда он идет. Кроме того, он был страстным охотником, а горные леса изобиловали дичью.

Все это помогало молодому человеку переносить одиночество, на которое он был осужден, так как своего дяди он почти не видал. На его половину Пауль являлся лишь тогда, когда за ним присылали, чего не случалось по целым дням, и эти посещения всегда были очень непродолжительны, а Раймонд по-прежнему относился к племяннику холодно-равнодушно. Он дал ему полнейшую свободу, предоставил пользоваться всеми удобствами и всеми удовольствиями, какими располагал его замок, но ни разу не выразил по отношению к нему никакого интереса или участия, и не было ни малейшей возможности сойтись с ним хоть немного ближе, чем при первой встрече.

Пауль, впрочем, всегда находил себе занятия, из которых главнейшее состояло в том, что он любовался видом из окна своей комнаты, изо дня в день отыскивая при помощи подзорной трубы все одну и ту же точку. Это приводило в отчаяние Арнольда, который никак не мог понять, чего именно так упорно ищет его молодой господин. Хотя он имел теперь полнейшее основание быть довольным серьезностью Пауля, но все еще не забыл своего подозрения относительно одного предмета «помоложе шестидесяти лет». Несмотря на все ухищрения, ему ничего не удавалось узнать, и это совершенно необычное умалчивание привело его к убеждению, что на сей раз «дело серьезное».