Проклят и прощен - [12]

Но еще хуже были отношения между бароном и сельским населением, которое было настроена к нему просто враждебно, и эта враждебность яснее и резче всего проявлялась в его собственных имениях. Даже многочисленные служащие, занимавшие различные должности в его обширных поместьях и громадных лесных владениях, редко, почти никогда не защищали своего хозяина, хотя долг и не позволял им открыто принимать сторону его противников. Здесь безусловно верили всем слухам, ходившим о Раймонде Верденфельсе, и чем невероятнее были эти слухи, тем упорнее они держались. Какая-то смесь страха, ненависти и суеверия окружала его личность мрачным сказочным ореолом.

Со всеми этими обстоятельствами Пауль Верденфельс был знаком очень поверхностно. До него только изредка доходили слухи о том, что происходило на его родине, и на основании этих слухов и того, что он сам видел и слышал в Фельзенеке, пребывание в замке казалось ему совершенно невозможным. Хотя он уже прекрасно знал, почему его внезапно вызвали из Италии и не мог не признать справедливости этого вызова, но со времени встречи с Раймондом он понял, что «многоуважаемому дядюшке», как называл его Арнольд, было очень неудобно близко сходиться со своим легкомысленным племянником. Барон смотрел на вторжение в его обычное одиночество, как на докучную помеху, но считал своей обязанностью отвлечь от искушений большого света молодого человека, которого он до сих пор предоставлял самому себе. Такого рода искупление грехов было вовсе не по душе Паулю, и он в отвратительнейшем настроении вошел в комнату, где Арнольд распаковывал его вещи.

— Ты разберешь только самый маленький чемодан, — приказал он, — и вынешь только те вещи, которые тебе необходимы на неделю. Мы во всяком случае долго здесь не останемся.

— Что? — воскликнул Арнольд, прерывая свое занятие и с удивлением глядя на вошедшего. — Разве дядюшка согласился на это?

— Дядя? — сердито усмехнулся Пауль. — Он имеет премиленькое намерение оставить меня на всю зиму в Фельзенеке, чтобы я искупал здесь свои грехи и в то же время проходил курс человеконенавистничества. Но на подобное наказание я не согласен. Мы уедем на будущей же неделе.

— Нет, этого мы не сделаем, дорогой мой господин, — преспокойно заявил старик, продолжая разбирать вещи.

— А я тебе говорю, что уедем! Уж не прикажешь ли ты мне сделаться монахом в этой глуши? Неужели мне придется целыми днями охотиться за сернами или с отчаяния приняться за изучение ученых сочинений, хранящихся в библиотеке, великодушно предоставленной в мое распоряжение? Я не вынесу жизни в этом проклятом замке с его холодным и неприветливым великолепием. Мне кажется, что меня здесь околдовали, а дядя представляется мне волшебником, от которого ничто не скроется. Он, никогда не покидавший своего замка и не входящий в общение с людьми, знает решительно все, что касается моей жизни в Италии. Он знает обо всем и обо всех, даже о Бернардо!

— Даже и о синьоре Бернардо? — повторил Арнольд, как-то странно глядя в сторону. — Откуда же он мог осведомиться об этом?

— Почем я знаю? Может быть, ему об этом шепнула белая вершина Гейстершпица? Естественным путем он не мог бы узнать этого.

— Дядюшка очень были сердиты на нас за наши долги? — с видимым удовольствием спросил старый слуга.

— Нет, — серьезно ответил Пауль, — он был сама доброта, но я предпочел бы, чтобы он выбранил меня, предпочел бы самые горькие упреки тому ледяному равнодушию, с каким он все допускает и все прощает. У него нет ни искорки теплого чувства ни ко мне, ни к чему бы то ни было на свете. В нем словно умерли все человеческие чувства.

Арнольд имел обыкновение противоречить своему молодому господину, это было его принципом, но на сей раз они сошлись во мнениях. Старик уже успел порасспросить слуг и столько услышал от них о странностях барона, что и ему не особенно улыбалось пребывание в Фельзенеке, но он должен был считаться с обстоятельствами.

— На особенное веселье здесь рассчитывать нечего, — проговорил он. — Кажется, дядюшка, с позволения сказать, не совсем в своем уме.

— Вот именно! — от всей души согласился Пауль. — Разумный человек не может иметь подобных привычек.

— Но все же это не причина, чтобы отказывать ему в должном уважении, — с особенным ударением произнес Арнольд. — Он все-таки остается главой семьи, а кроме того — нашим опекуном.

— Я уже давно совершеннолетний, — вспылил Пауль, — уже целых три года!

— Да, но у нас нет денег, — настаивал Арнольд. — Дядюшка могут лишить нас наследства, и они непременно сделают это, если мы не будем слушаться их. Все эти поместья — не майорат, дорогой мой господин, вы это прекрасно знаете; значит, все дело в завещании.

— Мне все равно, я не из тех, что гоняются за наследством, — воскликнул молодой человек, принимаясь нетерпеливо шагать по комнате. — Одним словом, я не останусь в Фельзенеке, мне вреден здешний воздух. Через несколько дней я заболею, серьезно заболею. Дядя увидит, что перемена воздуха для меня необходима, и не поставит так легкомысленно мою жизнь на карту. Таким образом все образуется.

Старый слуга с огорчением покачал седой головой.