Прокаженный - [18]

— Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь… — И вытащив бутылку со зловещей надписью «Спирт питьевой», резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: — Рот закрой. А менту открой. И пошире…

— Да не пил я ничего, не пил, — еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу — Говорю, не пил!..

— Постой, Александр Степанович, — почти-генерал посмотрел на него укоризненно, — вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: «…в состоянии сильного алкогольного опьянения», «содержание алкоголя в крови» — так, столько-то промилле, «оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода», так… «привело к дорожно-транспортному происшествию», ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?

Сарычев молчал.

— Ствол, удостоверение, эти вот художества, — почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, — знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?

— Не был. — Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.

— Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.

«Черта с два у них что-нибудь прояснится, — майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, — им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют…»

— Ладно, будет день, будет пища, — почти-генерал подписал ему пропуск, — еще одна щепотка соли на свежую рану, — и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: — Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.

Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.

Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло — бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней… Захотелось напиться — в стельку, в дрезину, в дугу… Так, как в гибэдэдэшном акте написано… Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей… «Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни», — живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо… Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся…

В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.

Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно — лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, note 31 и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа «левая рука — правая нога». Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота «блинчики» и пошел под душ.

Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество» — коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно — лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. «Хоть и дерьмо, а все-таки ствол». — Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку…

Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.

Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в «распоре», внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.