Прокаженные - [31]

Больных особенно интересовал вопрос, так и оставшийся неразрешенным: почему они приехали в лепрозорий? Какова цель их визита? Когда Феклушка спросила об этом девушку, та ответила, улыбаясь:

- Так… Просто так приехали…

Как бы там ни было, но артисты остались и на второй день.

И тогда на сцену выступил Петр Плисов. Во всем лепрозории он был единственный человек, имевший музыкальный инструмент. У него была гитара, на которой он обычно играл, сидя на скамеечке около своего барака. Проказа искалечила его руки. Пальцы на правой руке были у него настолько изуродованы, что казались не пальцами, а птичьими когтями. На двух из них остались еще ногти, и вот этими ногтями он играл на своей гитаре. Плисов играл хорошо. Он ловко приспособился к своему инструменту и мог наигрывать любые мотивы. Он казался настоящим мастером.

В тот день Плисов обратился к артистке с предложением аккомпанировать ей. Она удивилась и тотчас же выразила согласие.

Таким образом, вечером второго дня она пела под аккомпанемент Плисова и удивлялась его искусству. На этот раз вечер оказался еще оживленнее. Гитара внесла много жизни, а песни артистки казались еще более трогательными.

Они прожили трое суток, и все три вечера прошли в пении и игре. На утро четвертого дня из города прибыл фаэтон. Тогда девушка явилась на больной двор и, разыскав Плисова, долго о чем-то беседовала с ним, а потом в сопровождении его направилась в один из бараков, в котором жила семья Стригуновых. У этих Стригуновых были две девочки, одна из них — здоровая.

Двор узнал: Мария Викторовна (так звали артистку) предлагала Стригуновым отдать Настеньку ей на воспитание. Родители отказались.

- Как же так, — сказала мать, — отдать ее навсегда? Ведь Настенька у нас здоровенькая.

- Именно потому, что она здоровенькая, ее и надо увезти отсюда, — возразила артистка.

Мать отказалась наотрез, и тогда Мария Викторовна поняла, что единственная радость, которая оставалась еще у прокаженной матери, — это «здоровенький» ребенок. Мать никогда не расстанется с ним.

Когда они сели в фаэтон, их окружили больные. Какая-то женщина подала артистке цветы. Тут же стоял Плисов. Артистка сняла с цепочки маленький золотой медальон и протянула ему.

- Это вам на память о совместном концерте.

Плисов взял медальон и не расставался с ним никогда. Он говорил, что девушка, наверно, приедет когда-нибудь еще, и тогда он сыграет с нею "уже не так". Он ждал, но артистка не приехала.

С тех пор прошло много лет. Семья Стригуновых вместе со «здоровенькой» Настенькой давно покоится на лепрозорном кладбище. Где теперь Мария Викторовна?

Об этом не знает никто. Может быть, ее нет в живых? Так или иначе, но память о давно прошедших трех днях еще и сейчас хранится среди прокаженных, будто странный концерт был еще вчера, будто между ним и сегодняшним днем не лежит серая тоска многих пустых, беспомощных лет.

12. Человек, требующий уничтожения проказы

Среди немногих больных, в памяти которых еще сохранился давний приезд артистов, был Андрей Колосов. Тот приезд произвел на него столь сильное впечатление, что в течение многих лет он не переставал мычать мотив:

"Отворите окно, отворите…" — романс, который некогда пела артистка.

Когда под открытым небом происходил этот странный концерт, Колосов слушал этот романс и тихо плакал.

Он решил: смысл романса всецело относится к нему. Да, ему оставалось недолго жить. Крышка. Это про него она пела.

- Смертный приговор жизни меня поджидает уже давно, — говорил он тогда Плисову, а после, спустя много лет, и Протасову.

Но "смертный приговор жизни", по-видимому, не торопился исполниться.

Все прежние товарищи Колосова давно уже ушли на кладбище, а он продолжал жить. Это обстоятельство нисколько не изменило его убеждений: он верил в "приближающуюся катастрофу" и продолжал мычать мотив своей любимой песенки.

Он мычал тихо, но "с душой и чувством", мычал, плакал, нередко от жалости к самому себе.

Колосов любил цветистые фразы, или «образность», как он говорил. Он рожден был трагиком, ему надо было играть на сцене, а "непреложные законы судьбы" сделали его в свое время приказчиком скобяного магазина и затем "втиснули в мрак и пепел".

И именно потому, что в его натуре сидел трагик, он ждал своей смерти каждый день. Он говорил: "Кровожадная лапа небытия уже занесена надо мной".

Он был "готов лечь под ее неотразимый удар".

Он заранее облюбовал себе место на кладбище и однажды привел туда Протасова. Указывая на бугорок, сказал:

- Вот тут спрячьте меня от жизни. Тут, понял?

К этому облюбованному им бугорку он ходил почти каждый день.

Дни текли за днями, шли месяцы, тяжело и нерадостно тащились годы, а он все жил.

- Нет, брат, не я тебя, а ты меня, видно, хоронить будешь, — раздраженно говорил ему Протасов. — К черту твою хандру. Надоело.

Колосов имел еще одно свойство, которое затмевало все остальные: он пил. Но и тут его трагическая натура не находила ничего радостного и веселого, — у него отсутствовали партнеры.

И поневоле он вспоминал те времена, когда вместо кирпичных домов здесь красовались "собачьи конуры" и когда с Токмаковым они пили "до полного забвения сердец".