Прокаженные - [30]

1) Остерегаться внезапного перехода от жары к холоду, вспотевши не купаться, в жаркое время меньше работать.

2) Сколько меньше употреблять рыбной пищи, более употреблять пищу молочную, растительную и животную.

3) Мыться в банях, приготовленных из пшеничных отрубей и еще же лучше — с молоком.

4) Пить травяные чаи из трефоля, корки вязовой и розмарины.

5) Употреблять легкие слабительные из огуречного рассола с медом, квасом или солью.

6) Пить в летнее время отвар из корней татарника, песочной осоки, мыльной травы и лопушника, а ежели кто в состоянии — из сассапариллы. Употребляя сии средства, означенная болезнь не только может уменьшиться, но, если она недавно еще открылась, даже совершенно уничтожиться".

Система Токмакова была схожа с системой, рекомендуемой Астраханской врачебной управой. Разница состояла только в том, что там были врачи, здесь — фельдшер, там была «теория», тут — практика.

Так шли дни за днями — такие серые, такие похожие один на другой, тоскливые и безрадостные, как вой шакалов в степи.

И вот однажды сюда приехали двое: мужчина и женщина. Оба они были молоды и оба, как свидетельствовала Феклушка, красивы. В тот день Токмаков объявил прокаженным, что это — музыканты, но он не сказал, зачем они приехали. Они пришли на больной двор. И странно было видеть их здесь.

Девушка была одета в синее шелковое платье, будто собралась на большой праздник, и казалась такой чистой и светлой, что прокаженные стыдились приблизиться к ней. Они словно боялись показать ей свои лица, будто опасаясь загрязнить ее язвами, — такая, по описаниям Феклушки, была эта девушка. Они обошли все бараки и в каждом из них оставили подарки: одним — книги, другим — сладости, третьим — бельевой материал. Они подолгу просиживали в каждом бараке, разговаривали с прокаженными, расспрашивали о болезни, о родственниках, о том, как им живется, и еще о многих простых и понятных вещах. Больным было приятно видеть их. Им приятно было сознавать, что вот такие прекрасные люди не погнушались ими, не побоялись их и пришли к ним с такою сердечностью и простотой. Почему они приехали сюда — никто не знал.

Может быть, в первый раз за все время больные почувствовали в этих пришельцах хороших, добрых людей, приехавших сюда не посмотреть прокаженных, как зверей, а просто так, в гости. Им приятно было сознавать, что вот эти два здоровых человека так сердечно разговаривают с ними и не похожи на всех остальных, приезжавших сюда с удивленно-испуганными глазами.

Вечером того же дня Токмаков собрал всех обитателей больного двора и объявил: приехавшие из города «музыканты» будут устраивать концерт.

Наступили уже сумерки, когда прокаженные высыпали на площадку. Было тихо. Все население принарядилось, все, кто мог, надели праздничные платья и стояли тесной, молчаливой толпой. Скоро пришли «музыканты». В руках у молодого человека была скрипка. Прокаженные расступились и дали им дорогу.

Молодой человек стал рядом с девушкой. Он настроил скрипку и приготовился.

Девушка подняла голову и словно задумалась. Молодой человек что-то шепнул ей. Она, как птица, взлетевшая с земли, вдруг вскинула свой голос и запела:

Славное море, священный Байкал,

Славный корабль — омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал!

Молодцу плыть недалечко…

Такая знакомая, такая простая песня! Она звучала для больных каким-то откровением, будто возвращала их назад, к утраченной жизни. Слова ее приобретали иной смысл, которого ранее не понимали они:

Долго я тяжкие цепи носил,

Долго скитался в горах Акатуя,

Старый товарищ бежать пособил,

Ожил я, волю почуя.

Прокаженные стояли молча, не шевелясь, они впитывали слова и звуки, казавшиеся приветом оттуда, из того мира. Девушка продолжала петь. А кругом лежала степь-покойная, засыпающая. На много верст вокруг не было ни одной человеческой души, кроме тех, кто пел и кто слушал это пение.

Но вот она замолчала и улыбнулась. Прокаженные поняли: песня кончилась.

Среди них прошел тихий шум, в котором ничего не расслышала артистка; только поняла, что шум этот, сложившийся из невнятных слов, предназначался ей и выражал горячую благодарность. Потом она спела другую песню — о Волге, и больные не знали, какая из них лучше.

Никто из слушателей не проронил за весь вечер ни слова, и только когда артистка пропела последнюю песню, к ней подошла Феклушка и, плача, поймала руку, чтобы поцеловать. Артистка погладила ее по волосам, и больным показалось, что в эту минуту у нее на глазах блеснули слезы.

- Не надо, милая, не надо, — тихо сказала она, — я очень рада, что мы доставили вам удовольствие…Завтра я вам спою еще.

Пение в этот вечер было кончено. Тогда начал играть скрипач. Он играл гопака, польку, кадриль, и среди прокаженных нашлись такие, которые танцевали парами.

Это был странный концерт и еще более странный бал под открытым небом.

Он оставил неизгладимое впечатление у обитателей больного двора и вызвал среди них милые, давно забытые воспоминания, раскрыв самые замкнутые сердца. На следующий день обитатели больного двора с удивлением узнали, что артисты не уехали и ночевали в одной из комнат Токмакова. Кроме того, стало известно: молодой человек и девушка — жених и невеста. Откуда появился этот слух — никто не интересовался, но он вызвал еще большие симпатии к артистам.