Прокаженные - [132]

- Ну, поезжай, поживи, — улыбнулся Туркеев. — А Влас как?

- Как же Влас, — вздохнула она. — Власу некуда деваться. Буду приезжать, навещать буду… Только позвольте, доктор, завтра же ехать.

- А по мне — хоть сегодня…

Болезнь Сони Рыбаковой имела интересную историю.

В тот год, когда Сергей Павлович принял дела лепрозория, она приехала навестить прокаженного мужа. Повертелась на обоих дворах, а перед отъездом явилась к Туркееву показать, как она говорила, "родимое пятно", которое темнело у нее на бедре. Может быть, Соня и не обратила бы на пятно внимания, если бы оно не побаливало.

Туркеев сразу же поставил диагноз. Головная боль, изредка повышающаяся температура, жалобы на желудочные боли, сонливость… Конечно, если бы речь шла о человеке, который не имел соприкосновения с прокаженными, то эти признаки при постановке диагноза не имели бы никакого значения. Но Рыбакова жила несколько лет с прокаженным мужем.

- У вас, батенька, того… проказа, — сказал он вяло.

Она как будто не поняла, пожала плечами, точно не усматривала в этом ничего худого.

- Какая ж, доктор, это проказа, ежели одно только пятнышко, да и то, поди, родимое, — пыталась она опровергнуть его диагноз.

- Это проказа, — повторил он твердо.

- Вот вам и раз, — обиделась она, — как будто я сама не знаю, что это родимое пятнышко, как будто я такая уж дурная и в своей жизни не видела прокаженных… Я-то ведь хорошо знаю, какие они бывают… Поди, жила пять лет с мужем, насмотрелась…

- Давайте лучше сделаем так, — решительно сказал. Туркеев, — оставайтесь, полечим мы вас тут годика два — и я надеюсь…

- Нет уж, доктор! — чрезвычайно заволновалась она. — И даже не надейтесь, не будет этого… зачем мне тут оставаться… Не хочу!

- Но, батенька, для вас же лучше…

- Не хочу! — глухо отозвалась она, начиная, по-видимому, уяснять, какое у нее "родимое пятнышко". — Я хочу, доктор, побыть еще на воле…

И, выскочив из кабинета с такой поспешностью, будто ее преследовали, она кинулась за ворота, не попрощавшись с мужем и даже забыв у него свою сумочку. С тех пор ее не видели года полтора.

Будучи в городе, Сергей Павлович случайно встретил Рыбакову на улице.

Она пыталась улизнуть, но Туркеев уже заметил ее.

- Что вы делаете, батенька? — рассердился он. — Ведь пропадете же! Ведь упускаете благоприятный момент…

- Не пропаду, доктор, — смутилась она. — У меня ведь… не проказа.

- А что? — возмутился Туркеев.

- У меня эритема, — вызывающе посмотрела она на него, — все доктора говорят: не проказа, а эритема…

- Батенька, а я вам говорю, что у вас не эритема, а самая настоящая проказа, — побагровел он от досады, — немедленно поезжайте в лепрозорий, и будем лечиться… Лечиться, будем, матушка!.. Не морочьте голову, а завтра же приходите ко мне, и я вас подвезу…

Она пообещала, но не пришла.

Через несколько месяцев Туркеев снова вспомнил о ней в связи с лечением мужа. Он спросил Власа Рыбакова о жене, но тот замялся, сказал, что ему неизвестно даже, где она проживает. Сергей Павлович понял: Рыбаков говорит неправду.

Чувствуя не только ответственность перед законом, но и моральную обязанность врача, Туркеев рассердился и послал запрос в адресный стол. Но оттуда ответили: Рыбакова в городе не проживает.

Получив эту бумажку, Туркеев сердито вертел ее в руках. Он догадался: виноват не адресный стол — «штучки» исходят из самой Рыбаковой: она сознательно скрывает свой адрес, страшно боясь, как бы ее принудительным образом не отослали в лепрозорий. И понял он, кроме того, уже не как врач и исполнитель закона, а по-человечески, что Рыбакову пугает перспектива стать признанной, ей жутко переступить страшный порог больного двора. Она ведь хочет "пожить на воле", без клейма, хоть еще немного пожить…

Туркеев махнул на нее рукой.

- Разве сумасшедших можно убедить, — сказал он как-то Рыбакову, зная, однако, что все поведение его жены происходит далеко не от сумасшествия.

И ровно через два с половиной года после того, как она пришла показать Сергею Павловичу "родимое пятно", Соня явилась в лепрозорий. Пришла она добровольно, выглядела изнуренной, затравленной. Все тело было осыпано язвами, узлами. Туркеев не сказал ни одного слова упрека. «Эритема», которую находили у нее "все врачи", стоила и ему и ей почти четырехлетнего напряженного труда…

- Смотри, — сказал Туркеев, прощаясь с Рыбаковой, — чтоб таких родимых пятен больше не появлялось, а если будут — не смущайся, приходи тотчас же.

Это все, чем упрекнул ее Сергей Павлович.

После нее вошел Голубков — сорокапятилетний человек весьма цветущего вида. Он вошел несмело, как бы стесняясь, как бы стыдясь чего-то. И Туркеев, и все остальные принялись осматривать его почему-то особенно тщательно.

Только через час Голубкову позволено было одеться. Ни у кого из комиссии не оставалось никаких сомнений в выздоровлении этого человека, в свое время так поразившего весь лепрозорий загадочностью истории своей болезни.

История эта такова.

Голубков явился в лепрозорий года три назад. В препроводительной бумажке, которую он подал Туркееву, сказано было, что он страдает лепрой.

Во время приема он вошел в амбулаторию с каким-то ожесточением. Сергей Павлович приказал ему раздеться.