Прокаженная - [8]

Вальдемар знал, что его дедушка, несмотря на природный ум и здравомыслие, был сущим фанатиком «высшего общества», «нашего круга». Он воображал, что аристократия — дирижерская палочка в руке Господа, что она управляет всеми, стоящими ниже по происхождению, руководит оркестром человеческих чувств.

Пан Мачей увлеченно продолжал:

— У нас этот молодой человек почерпнет много полезного!

Вальдемар, улыбаясь, сказал:

— Почерпнет, использует, будет нам благодарен… Ах, дедушка, к чему высокие слова? Что ты называешь «полезным»? Расстроенные нервы моей тетушки, ее сановную осанку, кислые мины, театральные позы? Он научится коверкать родной язык, поклоняться всему заграничному, узнает, что мало-мальски порядочный человек обязан считать букву «р» варварским пережитком, случайно задержавшимся в алфавите, буквой, которую никогда не следует произносить; и, наконец, мы убедим его, что можно потерять честь и достоинство, не совершив никакой подлости, а всего лишь попросив вторую порцию кушанья… Прекрасные достижения цивилизации, in summo gradu[10].

Пан Мачей, поддавшись ироничному тону внука, смеялся с ним вместе.

— Мальчик мой, — сказал пан Мачей с улыбкой. — Ты злословил об Идальке, а чем я мог бы просветить кого-нибудь и каким образом?

— Дедушка, ты напрашиваешься на комплименты! Будь все в нашем сословии подобны вам и бабушке Подгорецкой, я судил бы о нем иначе. Быть может, стал бы даже жрецом, приносящим жертвы на алтарь нашего круга. Но поскольку я не вижу в остальных ничего, свойственного вам и бабушке Подгорецкой, то не пою вместе с теткой гимнов сословию…

Магнат нахмурился, понурил голову, тяжко вздохнул. Слова внука непокоем отозвались в его душе.

Заглядывая ему в лицо, молодой майорат спросил с улыбкой:

— Можно узнать, дедушка, о чем ты так задумался? И если бы не перспектива ужина в обществе тети, я остался бы на ночь — но одна мысль о таком ужине портит хорошее настроение и аппетит…

— Оставайся! Что нам Идалька? Как-нибудь помиритесь…

— Нет, лучше уж поеду. Все меня сегодня измучили, даже эта гусыня, эта принцесса, переодетая пастушкой.

— Что за гусыня? Какая еще пастушка?

— Ну, та — панна Стеня… Пан Мачей вздрогнул:

— Стеня? Что такое несешь, Вальдемар? Майорат удивленно воззрился на него:

— Я говорю о панне Стефании Рудецкой. Ты ведь ее называешь Стеней, верно?

— А, да, верно. Стеня — звучит красиво. Но она-то чем тебе докучает? Скорее ты ее вечно мучаешь, и сегодня мучил.

Вальдемар расхохотался:

— О нет, ее не замучаешь! Язычок у нее острый!

— И все же ты плохо поступаешь, Вальди, когда ее дразнишь. Это милый и очень добрый ребенок. К тому же она из хорошей семьи, и ты сам прекрасно знаешь, при каких обстоятельствах ей пришлось пойти в учительницы. Хоть это и не ее профессия, она работает хорошо. Такое следует ценить. Зачем ты ее дразнишь?

— Вот, дорогой дедушка, еще одна отличительная черта нашего круга: превращать в игрушки такие вот угодившие к нам существа, делать мишенью для шуток, оттачивать на них остроумие.

— Вальди, я не верю, что ты говоришь серьезно!

— Отчего же? Совершенно серьезно. Шутить над такими — еще одна драгоценность в сокровищнице наших привилегий.

— Вальди, да что с тобой сегодня?

— Я исключительно искренен.

— Ты сегодня исключительно зол и оттого несправедлив даже к себе самому. Ты не способен на забавы, о которых говоришь.

— Быть может. Да какая разница?

— Почему ты так ведешь себя с ней?

Вальдемар воздел руку:

— Традиций ради, любимый дедушка!

— Вечно ты смеешься.

— Ну ладно, открою правду. Я ее терпеть не могу!

— Кого, панну Стеню?

— Ее самую.

— Почему? Она такая красивая, добрая, умная! Вальдемар пожал плечами:

— За что я ее не люблю? Наверняка за то же самое, что и она меня. Откуда я знаю? Ну хватит об этом.

Мне пора, коня давно оседлали. К сумеркам доберусь до Глембовичей. А через неделю приеду с практикантом — к великому удовольствию тетушки…

— Как! А раньше не появишься?

— Не смогу. Ужасно много дел.

Пан Мачей сердечно прижал внука к груди:

— Как же ты поедешь один? Почему никогда не возьмешь конюха?

— Не люблю, чтобы за мной таскался слуга.

— Возьми хоть казачка!

— Дедушка! Я же не ребенок, чтобы бояться темноты! Пойду попрощаюсь с тетушкой. Не сбросит ли она меня с лестницы?

— Не стоит к ней ходить. Я за тебя попрощаюсь.

— Что ж, тем лучше. До свиданья, дедушка! Вальдемар вышел из кабинета. Пан Мачей видел в окно, как он садится в седло и отъезжает рысью, За ним вприпрыжку понесся огромный дог Пандур, любимец шляхтича.

В воротах Вальдемар заметил Люцию и Стефу, возвращавшихся с прогулки. Люция что-то говорила спутнице, а Стефа на его поклон ответила холодным кивком и прошла мимо, не удостоив взглядом.

Вальдемар задержал коня в воротах, глядя вслед Стефе, пока она не исчезла из виду. Ударил рысака стеком, свистнул псу и помчался.

Пан Мачей усмехнулся и пробормотал под нос:

— Терпеть ее не может… Ну-ну. Она его определенно интересует.

IV

Жизнь Стефы в Слодковцах протекала спокойно. Уроки, беседы с Люцией, музыка, прогулки и чтение — все это занимало весь день.

С пани Идалией Стефа встречалась в основном за столом. В другое время баронессу можно было встретить в кабинете. Уютно устроившись в шезлонге или мягком кресле, пани Идалия читала, все время читала. На столиках, полочкам, креслицах во множестве лежали романы Руссо, Золя, Дюма, даже Вольтера, Ларошфуко и Шатобриана. Больше всего было французских книг, изредка встречались Диккенс с Вальтером Скоттом или Шекспиром. Немецкие писатели интересовали редко, польские же — никогда. Пани Эльзоновская устроилась превосходно. С дочкой она никогда почти не разговаривала, поручив ее Стефе. Отца навещала лишь в минуты хорошего настроения, чтобы сыграть с ним в шахматы, — и тогда сносила даже присутствие пана Ксаверия, ежедневного партнера пана Мачея.