Производство времени - [3]

Дело обстоит так, как если бы одно единственное стихотворение из всей нашей литературной истории было бы возведено в позицию Стихотворения, а все прочие стихи считались бы простыми экспликациями, индивидуальными вариациями содержания этого сверх-стихотворения. Или как то, что расхожее понимание приписывает гегелевской философии: быть единственной философией, по отношению к которой все философемы прошлого суть лишь частные моменты. Или как в психологии развития, например у Эриха Ноймана, где выделяется один архетип (Великая Мать) из всего множества архетипов и божеств, а всем прочим либо отводится служебная роль, либо они оказываются простыми фазами развития этого единственного архетипического принципа.

Природа времени заворачивается вовнутрь. В акте узурпации внутренний "кусок" времени провозглашает себя временем по большому счету. Спасение есть тот способ, которым единственное настоящее захватывает власть над всем будущим и навязывает ему свою тему как одну и единственную тему. Способ, которым эта тема, принадлежащая только к одному настоящему, возвышается до исключительной мотивировки, действенной для всех"настоящих моментов" истории, лишенных, впрочем, собственного истинного настоящего. Последовательность вечно-различных пришествий (разных богов, моментов, времен), заменяется на единственную ____________________________________________________________ St. 1927 Bd. II. Русский перевод (без учета этимологического обыгрывания) - Гегель. Работы разных лет. т.1. М., 1970. * Интратемпоральный - находящийся внутри времени. heilgeschichte* монотеистического Бога. История перестает быть потоком событий и превращается в одно исключительное повествование, в рассказывание супер-мифа, и задача наших наук - непрерывно развивать и приукрашивать его. Это одно-единственное повествование имеет свое начало, подобно всякой истории, свой Genesis** - происхождение, неважно какие - "в начале было Слово" или "в начале был Биг Бэн"; у одной истории может быть много версий, и процесс ее рассказывания еще не окончен. И у нее есть свое завершение (эсхатология), так же как и линейное и недвусмысленное течение от начала к концу, нетерпеливое понукание конца, так называемая история.

Это равносильно трансформации сущности будущего: вместо пришествия, эпифании, будущее означает теперь исполнение сбереженного, промедлившее окончание: апокалипсис. В христианских терминах само пришествие - это лишь пришествие Того, кого долго ждали, оно лишается своего непредсказуемого характера***. Ведь в каком-то смысле истинное пришествие <будущего> - это появление незваного гостя, неожиданной, порой жуткой и даже оскорбительной реальности.

Коль скоро это понятно, можно обнаружить, что науки - это рассказывание единственного повествования, они суть миф, единственный миф, находящийся в процессе собственного конструирования и рассказывания. Миф только кажется истиной по той причине, что мы абсолютизировали его истину (своя истина есть у любого мифа) или уступили такой абсолютизации, свершившейся когда-то в далеком прошлом. Содержание, или сообщение этого мифа есть идея абсолютного. Но это, конечно, не значит, что повествование об абсолютном есть абсолютное повествование, и понимая это, мы в состоянии разглядеть сквозь внешность, что мы попались и можем медленно, постепенно идентифицировать современную физику, астрономию, теорию эволюции, науку истории как гигантские произведения литературного жанра, именуемого "fiction"* или "belles lettres" - и тем приписать их к душе, к воображению. Говоря о беллетристике (fiction) я вовсе не хочу сказать о ней ничего плохого. Не думаю я также и утверждать, что науки не имеют дела с истинами в смысле достоверного знания, как они это провозглашают, а занимаются, вместо того, неосновательными фантазиями. Несомненно, результаты наук, в известных пределах признанной научной установки, и в самом деле "истинны" (достоверны). Но. То, что нам необходимо сделать - это вернуть несомненную "истину" (научных результатов) назад к воображаемому как одному расширенному, продленному моменту (изнутри) мифического воображения (времени). Под научной фантастикой (science fiction) мы понимаем особый жанр футуристических текстов. Но мы начинаем понимать, что сами науки - учения и прозрения наших физиков, историков и т.д. есть действительная, буквальная science fiction, и не вопреки, а именно благодаря своей научности.

Удалившись столь далеко от первоначального пункта, от пассажа Исаии, я хотел бы теперь вновь вернуться к Исаие, чтобы проверить, в свете нашего обсуждения, что происходит в его тексте. В Ис. 30:8 Господь повелевает Исаие записать свои слова. "Теперь иди, запиши их на столе пред ними и внеси их в книгу, чтобы могли они быть [точнее: могли служить свидетельством] для грядущих и грядущих времен. Ибо это вероломный народ, лживые дети, дети, которые не услышат закона Божьего".

Здесь мы наблюдаем протяжение в будущее. Записанное слово станет истинным когда-то в будущем и тогда восстанет как свидетельство против тех, кто не участвовал в религиозном опыте Исаии: слово Божие как бомба времени для них. Резервирование уплотняет и интенсифицирует содер____________________ * Священную историю (нем.) ** Книга Бытия, первая книга Ветхого Завета. *** В англ. языке слово advent - пришествие, появление - содержит отчетливый оттенок авантюрности и непредсказуемости, который прямо выражен в производном от него существительном adventure - приключение. * Термин "fiction" как жанровое определение не имеет точного эквивалента в русском языке; может быть потому, что ему ничего не соответствует в "русской действительности". По смыслу fiction - это литература в противоположность Литературе - т.е. "просто литература", без придыхания и без большой буквы. Сходным образом обстоит дело и с французским термином "belles lettres" - "беллетристика", который получил в русском языке пренебрежительный оттенок, не свойственный ему в оригинале.