Производство пространства - [67]
Изучение эстетических или «смысловых» эффектов не имеет никакого права первенства. В методологическом и теоретическом плане важно следующее:
a) Идея, что формы без функции и структуры не существует. И наоборот. Формы, функции, структуры явлены, как правило, в материальности, объединяющей и в то же время разграничивающей их. Например, познание достаточно легко обнаруживает в данном организме его формы, функции, внутренние структуры целого, живой «субстанции»; но в результате этого тройного анализа всегда появляется некий остаток, на выявление и познание которого нацелен анализ углубленный. Таков смысл древних философских категорий – бытие, природа, субстанция, материя. В произведенном «объекте» это определяющее отношение меняется; практическое действие (техника, труд), воздействуя на материалы, стремится сократить и подчинить себе дистанцию между формой, функцией, структурой: в пределе они непосредственно предполагают друг друга. В произведениях искусства или предметах доиндустриального периода – в том числе в мебели, зданиях, дворцах, памятниках – эта тенденция проявляется лишь имплицитно; в современную эпоху она доведена до предела. В «дизайне» материальность стремится раствориться в транспарентности, в абсолютной «читабельности». Форма здесь – всего лишь знак функции, а их максимально ясная, то есть легко производимая и воспроизводимая, связь создает структуру. За исключением тех (нередких) случаев, когда «дизайнер» и изготовитель забавы ради путают следы, закладывая в некую (зачастую «классическую») форму функцию, не имеющую к ней никакого отношения: кровать – шкаф, холодильник – библиотека. Пресловутое отношение «означающего и означаемого» получает в этих предметах исключительное применение (более узкое, чем допускается в догматической семантике и семиологии). Зато с точки зрения социальных «реальностей» дистанция между формами, функциями и структурами возрастает. Они разъединяются. Их связь скрыта: они больше не поддаются дешифровке (декодировке), и «утаенное» берет верх над «читабельным», позволяя последнему доминировать в сфере предметов. Разнообразные функции той или иной институции отличаются от ее внешних форм и от ее явных, иногда прямо противоположных структур. Вспомним «правосудие», армию, полицию!.. Иными словами, в так называемом «современном» обществе пространство предметов и пространство институций расходятся. В пределе в таком обществе бюрократия объявляет себя «читабельной» и прозрачной, выставляет себя таковой и, быть может, сама в это верит, тогда как она – воплощение непрозрачности, она нечитабельна и не поддается расшифровке. То же самое можно сказать и об аппарате (государственном и политическом).
b) Отношения между этими ключевыми терминами и понятиями (форма, функция, структура) будут более сложными, если мы рассматриваем формы с высоким уровнем абстракции (такие, как форма логическая), не поддающиеся единому описанию и неотделимые от своего содержания. К ним, наряду с логической формой (тождество), следует отнести обоюдность, рекуррентность, повторение (итерацию), различие. Маркс, вслед за Адамом Смитом и Рикардо, показал, каким образом и почему форма обмена, в ее связи с особыми функциями и структурами, приобрела господствующее значение для социальной практики. Форма социального пространства, а именно отношение «центр – периферия», лишь недавно вошла в сферу осмысления форм. Что же касается формы города, то есть объединения, встречи, симультанности, то она, как удалось показать, занимает место среди крупных форм – наряду с централизацией, повторением, различием, рекуррентностью, обоюдностью и т. д.
Такие почти «чистые» формы (в пределе форма, достигая «чистоты», исчезает: например, в чистом тождестве А = А) не могут обходиться без содержания. Процесс «форма – содержание» и отношения – всегда конкретные, – связывающие эти понятия, становятся предметом анализа, относительно которого мы можем лишь повторить сказанное выше: всякий анализ нацелен на остаток произведенной ранее аналитической операции; неустранимое – глубины или основа «присутствия» объекта – существует и будет существовать всегда.
Между формами, близкими к чистоте, то есть к исчезновению, и содержаниями имеются опосредующие элементы: например, пространственные формы, кривая и изогнутые фигуры, прямая и прямые линии. Любой пространственный механизм использует кривые и/или прямые, причем одни могут преобладать над другими.
Формальные элементы, входящие в определенную текстуру, диверсифицируются. Они привносят в нее одновременно и повторяемость, и дифференциацию. Они скрепляют множество, делая возможным переход от части к целому и обратно, соотнесение всех составных частей с целым. Капители в римском клуатре различаются в рамках модели, допускающей эти различия. Они разделяют пространство и задают его ритм. Это функция
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.