Производство пространства - [55]
Впрочем, нельзя исключать, что подобные антропологические детерминации, подхваченные и пронесенные через века той или иной группой, деформированные, смещенные, могут сохраняться. Однако, прежде чем делать вывод о структурных инвариантах, о повторении-воспроизводстве, нужно провести тщательный анализ. Вернемся к Флоренции[48], о которой мы уже говорили. В 1172 году флорентийская коммуна реорганизует городское пространство в связи с разрастанием города, его юрисдикцией, интенсивностью дорожного движения. То есть это делается в соответствии с планом, общим видением, это не просто влияние на город частных архитектурных построек – площади, набережных, мостов, дорог. Историк может наглядно представить себе механизм заказа и спроса; носителями спроса выступают люди, стремящиеся пользоваться защитой и преимуществами, которые им предоставляет город, то есть крепостная стена. Заказ исходит от честолюбивой власти, имеющей средства для удовлетворения своего честолюбия. От римских стен отказываются. Вместо традиционных четырех ворот отныне будет шесть основных плюс четыре дополнительных на правом берегу Арно; трое ворот на другой стороне Арно войдут в состав города. Произведенное таким образом городское пространство воспроизводит символический цветок – розу ветров; его конфигурация соответствует imago mundI. Однако историк пространства не должен приписывать этому пространству репрезентации, восходящему к далеким и внешним истокам, то же значение, что и потрясениям, которые, преобразуя contado (территорию Тосканы) и ее отношения с центром, порождают репрезентации пространства. То, что в более древние времена было сущностью с антропологической точки зрения, по ходу истории превращается в акциденцию. Антропологическое входит в историческое как материал, который подвергается различной обработке в зависимости от обстоятельств, конъюнктуры, средств, а также как используемый инструментарий[49]. Историческое становление влечет за собой смещения, подмены, переносы, подчиняя себе материалы и инструменты. В Тоскане совершается переход от пространства репрезентации (картины мира) к репрезентации пространства – перспективе. Что позволяет датировать с исторической точки зрения важное событие рассматриваемой нами истории.
История пространства ведет нас от времен, когда заканчивается господство антропологического, к временам, когда начинается сознательное производство пространства как промышленного продукта: когда воспроизводимое, повторение и воспроизводство социальных отношений решительно преобладают над произведением, над природным воспроизводством, над самой природой и природным временем. Эта концепция не совпадает ни с какой другой. История пространства имеет начало и конец, предысторию и постисторию. Предыстория: природа господствует над социальным пространством. Постистория: природа локализована и отдаляется. Ограничить таким образом историю пространства совершенно необходимо. Ее начало и конец не поддаются датировке в событийном смысле. Одно лишь начало занимает целый период, оставивший по себе не один след (в домах, деревнях и городах). В ходе этого процесса, который можно назвать историческим, складываются абстрактные отношения: меновая стоимость, получающая всеобщее распространение, серебро и золото с их функциями, затем капитал. Абстрактные социальные отношения, предполагающие определенные формы, обретают двоякое чувственное бытие. Деньги, инструмент и всеобщий эквивалент меновой стоимости, существуют в виде монет. Но торговые отношения, которые предполагает и обусловливает использование денег, в социальном отношении существуют, лишь будучи спроецированы на местность: сети отношений (дороги, рынки) и иерархия центров, городов. Приходится предположить, что в каждую эпоху существовало определенное равновесие между центрами (функционированием каждого из них) и целым. Следовательно, можно говорить о «системах» (городской, торговой и пр.); однако они – лишь один, и не самый важный, аспект, предпосылка или следствие основополагающей деятельности: производства пространства.
С наступлением ХХ века начинается современная эпоха. Эти привычные понятия («век», современное и современность) скрывают в себе не одну загадку; они грубы и именно поэтому требуют очень тонкого анализа. С пространством происходят коренные изменения, заслоненные инвариантами, продолжающимися тенденциями, стагнацией, особенно в пространствах репрезентации. Возьмем Дом, Жилище. В крупных городах и особенно в «пригородах», которые во множестве возникают вокруг этих городов, ибо являются результатом их распада, Дом обладает одной-единственной реальностью – историко-поэтической, приближающейся к фольклору или, если угодно, к этнографии. Но это навязчивое воспоминание сохраняется в искусстве, в поэзии, в театре, в философии. Более того, оно пронизывает жуткую городскую реальность, которая складывается в ХХ веке; оно окутывает ее красивой ностальгической аурой; оно движет критикой. И Хайдеггер, и Башляр говорят о нем в своих текстах с волнением и волнующе, а важность и влиятельность их текстов не подлежит сомнению. Дом производит впечатление главного, до сих пор священного, почти религиозного пространства, близкого к абсолюту. В «Поэтике пространства» Башляра с его «топофилией»
