Производство пространства - [176]

Более или менее независимые причины и мотивы сосуществуют в производимом ими пространстве с собственными следствиями, результатами и эффектами; к числу последних ученые относят загрязнение окружающей среды, вероятное истощение природных ресурсов, уничтожение природы. Частные науки – экология и демография, география и социология – описывают данные следствия как отдельные системы, не поднимаясь на уровень причин и мотивов. В этой книге мы попытались собрать воедино причины и следствия, результаты и мотивировки. Их объединение требует преодоления границ между областями науки и ее специализированными секторами; иными словами, оно требует унитарной теории. Последнее понятие не подразумевает смешения мотивов и следствий, причин и результатов в их пространственной симультанности (более или менее мирном сосуществовании). Напротив. Разрабатываемая теоретическая концепция не притязает на законченную «целостность» и тем более на роль «системы» или «синтеза». Она предполагает выявление и разграничение «факторов», элементов и моментов. Повторим еще раз ее главное методологическое и теоретическое положение: она соединяет разрозненные элементы и проясняет смешения, сводит вместе разделенное и анализирует спутанное.

Следует различать проблематику пространства и пространственную практику. Первая формулируется в теоретическом плане, тогда как вторую можно наблюдать эмпирически. Но для мысли не слишком искушенной, незнакомой с методологией и понятиями, они смешиваются. «Проблематику» (термин, заимствованный из философии) образуют вопросы, относящиеся к ментальному и социальному пространству, к их сочленениям, их связям с природой, с одной стороны, и с логикой и «чистыми» формами – с другой. Что касается пространственной практики, то она констатируется, описывается и анализируется на разных уровнях: в архитектуре, в урбанизме (термин, заимствованный из официальных речей), в эффективном благоустройстве путей и локусов (территорий), в повседневной жизни и, разумеется, в городской реальности.

Познание оформилось на основе (глобальных) схем – либо вневременных, в соответствии с классической метафизикой, либо (начиная с Гегеля), напротив, временных, то есть утверждающих приоритет исторического становления, психической временной протяженности, социально-экономического времени над пространством. Назрела необходимость радикального переворота в теории; однако порой его пытаются произвести недопустимым образом: утверждая приоритет географического, или демографического, или экологического пространства над историческим временем. В действительности частные науки уже создают почву для масштабного столкновения темпоральности и спациальности. Но такое столкновение не может привести к кризису знания, к пересмотру его отношений с политической властью, сильной по отношению к людям и бессильной перед (технологическими, демографическими и др.) детерминантами, которые, вписываясь в абстрактное пространство, производят его как таковое и воспроизводят в нем социальные отношения.

Языки – каждый по отдельности и все вместе (язык вообще, в том числе язык знания) – в своей устной и письменной ипостаси функционируют в ментальном пространстве-времени, которому наука отдает предпочтение в метафизическом плане. В них косноязычно выражается социальное время, пространственная практика. Если верно, что естественные языки (как лексика, так и синтаксис) зародились в деревне, а более развитые типы речевой деятельности – в теологии и философии, то иначе и быть не может. Промышленность с ее технологиями, а также «новейшие» науки только сейчас начинают проникать в словарный запас и в синтаксис. Влияние городской реальности до сих пор настолько невелико, что для нее нам не хватает слов (что означает слово «пользователь»? А в английском языке вообще нет слова для его обозначения). Иначе говоря, естественным и иным языкам суждено распасться и сложиться заново. Через социальную (спациальную) практику и в ее рамках.

Познание может спасти только методичный пересмотр «знания», а не закрепление его в эпистемологии и не утверждение пресловутого абсолютного знания, симулякра знания божественного. Каким путем должен производиться его пересмотр? Путем соединения критического знания и критики знания. Путем перенесения акцента на критический момент познания. Путем последовательного и подчеркнутого разоблачения сговора между «знанием» и «властью», бюрократического применения специального знания. Когда институциональное (университетское) знание возносится над сферой переживания, подобно тому как государство возносится над повседневностью, это грозит катастрофой. Это уже катастрофа.

В отсутствие такой перестройки знание рушится под ударами незнания и атаками антизнания (антитеории), иными словами, тонет в европейском нигилизме, который, как полагал Ницше, ему удалось преодолеть.

Сохранение знания без углубленной критики ведет к его вырождению. То же относится и к вопросам пространства. Все эти вопросы философического свойства, оторванные от практики и существующие лишь в плане так называемого «чистого» знания, воображающего себя «продуктивным» (оно таковым и является: с точки зрения болтовни), неизбежно деградируют. В чем это выражается? В общих рассуждениях об интеллектуальном пространстве, о «письме» как интеллектуальном пространстве данного народа или ментальном пространстве данной эпохи и т. п.