Произвели в евреи - [2]

Герб дворян Мартыновых

Ведь еврейский след в гибели Лермонтова (на чем по существу строится вся «концепция» фильма) исчез бы в одночасье, если бы сценарист задался резонным вопросом, каким образом и по каким причинам православные христиане и Мартыновы, в частности, могли дать новорожденному библейское имя Соломон. Дело в том, что в Православной Церкви существует Неделя святых праотцев, и отмечается она в конце декабря, а рожденным в эту Неделю младенцам иногда давали древне-иудейские имена, как мужские – Соломон, Давид, Самуил, Товий, Исаак, Иов, Иона так и женские – Сарра, Лия, Рахиль, Руфь и др. В наше время такими именами нарекают детей, как правило, родители-сектанты. А, перевернув страницу истории чуть вспять, мы найдем и родственницу А.С. Пушкина Сарру Юрьевну Ржевскую и другую Сарру, дочь графа Федора Толстого-Американца. Вот имя Рафаил, к примеру, было очень популярно среди русского дворянства вплоть до начала XX века. О распространенности же таких имен, как Соломон, Самуил, Иаков, Израиль, Иона среди православных священнослужителей и монахов наших дней говорить излишне.

По счастью, из XVIII века до нас дошли «Воспоминания о Пугачеве», подписанные инициалами О.З. (они хранятся в одном из архивов США), где как раз рассказывается о том, как получил Соломон Мартынов свое не совсем обычное для современных русских имя. Здесь сообщается, что от расправы пугачевцев его, младенца-барчука, спасла кормилица, выдав за своего сына. Тогда-то мамка решила окрестить ребенка и пошла в церковь. – «А как назвать его? – спрашивает священник. – «А Бог весть! – отвечает кормилица, – уж и не знаю». – «По святому назовем, – решил священник, – На сей день святой будет Соломон-царь – так и назовем!». Так и назвали! И примечательно, что после кровавого исхода дуэли с великим поэтом «еврей» Мартынов был предан церковному покаянию и в течение нескольких лет отбывал суровую епитимию в Киеве. По словам современника, он «до конца своей жизни мучился и страдал оттого, что был виновником смерти Лермонтова».

В фильме Николай Соломонович предстает ходульным пошляком, пустельгой и бездарью с отсутствием какого-либо понятия о моральных принципах и любви к Отечеству. Его стихия – заштатный провинциальный трактир. Очень вольготно Мартынову с бокалом вина в руке в обществе падших женщин, чего так брезгливо сторонится Лермонтов (непонятно только, если поручик такой постник и трезвенник, как он вообще оказался в этом гиблом месте?). И, реанимируя застарелый антисемитский миф, создатель фильма заставляет поэта бросить Соломоновичу гневные упреки: «Напоили Россию!.. Твой отец винными откупами промышляет…». И тут, как по мановению ока, вырастает фигура трактирщика с мясистой еврейской физиономией. Он лукаво щурится и разливает в бокалы зловредное пойло – опиум для русского народа.

Но, внушается далее, Соломонович – сошка мелкая, за ним стоят птицы поважнее, которые-то и науськали его на смертоубийство. И вот некие конспираторы-подстрекатели неславянской наружности что-то заговорщицки нашептывают ему перед дуэлью. И становится ясно: недалекий Мартынов лишь исполнитель чьего-то злодейского плана, последнее, видимое звено в цепи тайного заговора против России. Кто же за ним стоит? Ответ на вопрос дает все тот же экранный Лермонтов. «Бедная Россия, коли главные в ней люди из рода Нессельроде», – с горечью произносит он. Услышав звучную немецкую фамилию, вы можете подумать, что поэт здесь метит в набравших силу при дворе иноземцев. Ан нет, читатель, у сей инвективы имеется другая, вполне определенная национальная подоплека. Речь идет именно о роде (то есть о происхождении) государственного канцлера Карла Васильевича Нессельроде. А его мать, баронесса Луиза Гонтар, была этнической еврейкой протестантского вероисповедания. Сейчас эти сведения можно обнаружить в любом биографическом словаре или справочнике. Не то в Николаевскую эпоху! Надо иметь в виду, что русский царь, не испытывавший, впрочем, к евреям ни малейшей симпатии, был антисемитом религиозным, но никак не расовым. Потому ему не было решительно никакого дела до рода-племени матери своего ближайшего сановника (кстати, занимавшего пост министра иностранных дел 40 лет!). И вполне понятно, что еврейские корни российского канцлера никем тогда не афишировались, любые разглагольствования на сей счет должны были пресекаться прежде всего самим императором, и весьма сомнительно, что Лермонтов вообще знал о них. Говорить же о всемогуществе Нессельроде, который якобы главенствовал в России, тоже явная передержка, ибо известно, что сей министр был покорным и даже рептильным исполнителем воли авторитарного Николая I, которым был полностью обезличен.

И, хотя в фильме «Лермонтов» показывается враждебность к поэту шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа и самого царя (а ведь именно Николай, когда узнал о смерти Лермонтова, сказал в сердцах: «Собаке – собачья смерть!»), все же акцент делается именно на злокозненном Нессельроде. Происходит сцена поистине фантастическая: жена канцлера Мария Дмитриевна заискивает перед опальным поэтом, но тот говорит с ней запальчиво, резко, с нескрываемым презрением. Далее канцлер Нессельроде произносит сакраментальную фразу: «Если не можешь купить, убей!». Не вполне, правда, понятно, какую выгоду искал в поручике Лермонтове действительный тайный советник 1-го класса, почему он его так страшился и придавал такое огромное значение его поэзии. Но у зрителей сомнений на сей счет возникнуть не должно: Лермонтов будто бы задался целью докопаться до того, «как корысть по Руси растекалась, корень зла открыть». Нессельроде корили за политическую близорукость, безынициативность (отсюда его ироническое прозвание Кисельвроде), крайнюю реакционность, но только не за мздоимство. А по логике сценариста он из корыстолюбцев главный! Не потому ли, что еврей? (Точнее было бы сказать «полу-еврей», но, как заметил персонаж фильма Н. Михалкова «12», «евреев наполовину не бывает»).