Происшествие из жизни... - [29]

Он посмотрел, как она аккуратным крупным почерком вывела в толстой тетради: «Тов. Семисферов, вторник, 10.40», — усмехнулся и пошел к двери.

«Дура, — обругала она себя, — идиотка, неужели влюбилась в этого ненормального типа?»

Ей так давно хотелось влюбиться в кого-нибудь, впрочем, она постоянно влюблялась или, вернее сказать, заставляла себя влюбляться в какого-нибудь пассажира в автобусе или в метро, в продавца, когда стояла в очереди в магазине, в прохожего на улице. И в это короткое мгновение влюбленности, пылкой, внезапной, успевала вообразить, как прожила бы с ним всю супружескую жизнь. Но почему-то эта жизнь обычно складывалась несчастливо — воображаемый супруг уходил к другой женщине. Она не умела придумать себе иную, хорошую судьбу. Смирившись с мыслью, что мужчины не обращают на нее внимания, привыкнув к одиночеству, Людмила Павловна и в воображении была одинока и печальна. За день она могла прожить несколько семейных драм, нарожать множество детей, мысленно вдоволь наплакаться, остаться у разбитого корыта, вновь устроить свою супружескую жизнь и снова остаться ни с чем.

Но этот странный посетитель был не из тех воображаемых мимолетных ее избранников, с ним не придумывалась никакая жизнь, хотя с того дня, когда он впервые появился в управлении, она часто вспоминала его.

Она посидела, прижав к пылающим щекам ладони, успокоилась, собрала бумаги, которые надо отвезти на дачу к Сергею Григорьевичу, заперла кабинет, спустилась вниз и пошла к метро, не зная, что Рахасен идет за ней следом. Он ждал ее у подъезда, надеясь, что она приведет его к Сергею Григорьевичу, где он и выполнит волю Трижды Величайшего.

Однако на дачу Сергея Григорьевича Рахасен не попал — случилось непредвиденное, то, чего не мог предполагать никто, ни Трижды Величайший, ни, конечно же, сам Рахасен.

Вслед за Людмилой Павловной Рахасен сел в электричку и поехал куда-то прочь от шумного города. В вагоне было тесно, душно. Рахасен стоял в проходе, его толкали, пихали снующие туда-сюда на остановках пассажиры. Рахасену была приятна эта давка, он нарочно загораживал проход, чтобы людям было неудобнее протискиваться мимо него. Им неудобно, они сопели от натуги, сердились, застревали, толкали Рахасена локтями, кто-то даже умудрился лягнуть его ногой, а он будто раздулся, как пузырь, загородил все пространство, оставив людям узенькую лазейку. Ему доставляло удовольствие их неудобство, их ругань и удары, которые каждый невольно наносил ему, упираясь в спину или в живот руками.

Но потом вагон почти опустел, никто уже не стоял, все сидели, смотря в окна, читая газеты или переговариваясь между собой. Никто не обращал внимания на Рахасена, хотя он по-прежнему стоял в проходе, все легко проходили мимо, несмотря на то, что он норовил толкнуть каждого. Однако, увлекшись этой возней с пассажирами, Рахасен не заметил, когда сошла Людмила Павловна. В вагоне ее не было. Исчезла.

Поезд остановился. Рахасен выскочил на пустынную станцию.

Было тихо, безлюдно. Лес шевелил зелеными ветвями. Рахасен вошел в этот лес, сорвал листочек с какого-то куста, растер между пальцами и удивился — лист был живой, пахнул прохладой, влагой. Он сорвал другой — и этот тоже пахнул свежестью, по нему полз жучок. Рахасен положил лист на ладонь, дунул, и лист легко отлетел в сторону, покружился и упал вместе с жучком на землю.

Сквозь вершины высоких деревьев с голубого светлого неба светило солнце. Оно расслаивалось, ударяясь о густые ветви, и веером падало вниз. Рахасен хотел поймать луч, лежащий на траве, но луч играл с ним, выскальзывая из рук, сочился между пальцами.

Рахасен вышел на широкую, заросшую высокой травой поляну, пеструю от обилия цветов. Бабочки летали. Пролетела стрекоза, села на вытянутый палец, Рахасен ощутил касание ее тонких ножек и услышал шуршание прозрачных крыльев. Стрекоза улетела, на ее место села муха, она отливала синевой, лапками чистила крылышки, жужжала. Рахасен хотел поймать ее, но прихлопнул, и на руке остался красный след, капелька крови. Раздавленная муха упала на землю, он нагнулся, разглядывая ее, и вдруг увидел в густой траве тоненький стебелек, увенчанный белым цветком. Цветок был мал, Рахасен никогда бы его не разглядел, если бы не нагнулся.

Множество крохотных лепестков прикрывали один другой, и на каждом чернела еле заметная точечка, как глаз, смотрящий на Рахасена с той же пристальностью, с какой он смотрел на них. Что испытывал Рахасен? Удивление? Любопытство? Нет, иное какое-то чувство, незнакомое ему. Он разгреб траву вокруг хрупкого стебля и увидел, что стебель уходит в землю. Он выкопал цветок, освободил от почвы, сдув землю с паутины корешков. Ему хотелось знать, как устроено это крохотное растение, такое невидное, такое сложное, необъяснимое. Из чего он вырос, этот стебелек?

Рахасен не замечал времени, лежа на земле, вглядываясь в хитросплетения лепестков, листьев, корней, тщетно стараясь проникнуть в тайну загадочного растения. И только тогда, когда погасло солнце, наступила темнота, напоминавшая ему о другом, ином мире, откуда он пришел, и о Трижды Величайшем, пославшем его на землю совсем не для того, чтобы он бродил по лесам, Рахасен встал и пошел к станции.