Происхождение Каббалы - [114]

Наряду с этой странной выдумкой также появляется множество более мелких сочинений и фрагментов, некоторые псевдоэпиграфические, другие анонимные, безошибочно свидетельствующие о схожей духовной тенденции и говорящие в тех же выражениях. Они часто используют идентичные или похожие символы, однако, упорядочивая и объясняя их совершенно иначе. Очевидно, что авторы пока не различали ясно между Меркабой и сефирот; таким образом, в этом важном пункте наблюдается преемственность с книгой Бахир. Они повсеместно путаются, и существа Меркабы, такие как Престол, офан, колесо, хаилмал, завеса, паргод[559] и даже херувим и серафим считаются относящимися к мистическому миру сил, будучи проявлениями Бога, совсем как сефирот. Как уже отмечалось, они частью считаются тождественными с этими последними и частью накладываются друг на друга безо всякого важного различия. Очевидно, запустился решительный процесс платонизации, преобразующий этот слой старого мира Меркабы. В этом перетолковании мир Меркабы состоит из интеллигибельных сил, которые частью ещё носят старые имена, хотя они им больше не подходят. Наряду с этими именами появляются новые идеи самого разного происхождения.

Перечисления этих сил представляют странную и запутанную картину, что говорит о влияниях из различных источников: Саадия, первая глава Мшине Тора Маймонида, косвенно, возможно, метафизика воли ибн Габироля и различные неустановленные неоплатоники. Божественная воля, не игравшая никакой роли для Исаака Слепого, теперь появляется наряду и превыше «чистой мысли» Бога. Тексты создают впечатление первых неуверенных шагов к спекулятивному мистицизму. Их язык усеян странными сочетаниями слов и образов, которые лишь изредка имеют эквиваленты в старом пересказе Саадии. Молитвы, составленные в этом кругу, а также многие описания интеллигибельных светов наводят на мысль о самых абстрактных концепциях в торжественном стиле, напоминающем христианские мистические сочинения Псевдо-Ареопагита. Восторженный стиль и приукрашенный язык связывают эту неоплатоническую псевдоэпиграфию с гимнами и молитвами старых мистиков Меркабы, которые в остальном дышат совершенно иным духом. Авторы заменили оригинальный мир Меркабы, который, очевидно, был уже мёртв для них и который они знали только по сведениям традиции, новым миром божественных светов, могуществ и интеллигибельных сил. Но из-за очевидно слабой философской подготовки эти авторы не знали или ещё не знали точно, как систематизировать эти идеи. В своём желании установить экзегетическую непрерывность они изо всех сил стремились спроецировать новый мир на старый, но, за исключением звучных слов и концепций, среди них ещё не укоренилась никакая определённая традиция. Именно из-за этого их толкования оказываются такими необычными и трудными для понимания. Неясность их мышления очевидна, например, при рассмотрении фундаментальных философских вопросов, таких как вопрос о материи и форме, который как-то до них добрался. Потому мы можем наблюдать в этих сочинениях полномасштабное вторжение новых идей в старую традицию на той стадии, когда первые ещё не обрели систематическую форму и установившееся направление, что придаёт особый интерес этим в остальном особенно трудным текстам.

Но приверженность традиции и формальный язык еврейского гностицизма, растворяясь и преобразуясь, ведут к ещё более глубокой и значительной проблеме. В процессе этой эволюции развивающаяся Каббала не только впитала несравненно более сильные неоплатонические элементы; в то же время, гностические склонности также утвердились с новой силой, хотя и на другом уровне. Платонизм и склонность к гностицизму, таким образом, шли рука об руку. Те же круги, в которые так энергично проникал платонизм, сочетали его с тенденциями гностического и мифологизирующего характера, сопротивляющимися всякой трансформации мистической традиции в мистическую философию. Эти тенденции нашли своё выражение в восстановлении в первоначальном виде гностических элементов, сохранившихся в старом наборе традиций, так что теперь они развивались в новом контексте.

За неимением лучшего названия я обозначу эти работы сочинениями группы Ийюн или круга Ийюн[560]. Их авторы продолжают псевдоэпиграфическую традицию Хехалот и книги Бахир, но не в форме мидрашей. Они составляют трактаты об имени Бога, о тридцати двух путях мудрости и о познании высшей реальности, а также каббалистические молитвы, в которых излагают свои взгляды. Тогда как Исаак Слепой и его последователи писали и представлялись под собственными именами, так что среди них не было заметно никаких псевдоэпиграфических тенденций, с авторами этой группы всё иначе. Установить их уже невозможно; всё, что мы можем сказать — некоторые из их сочинений достигли Кастилии, где нашли родственные души. На самом деле, вполне возможно, что некоторые из этих сочинений были составлены вовсе не в Провансе, а в Кастилии, в Бургосе или Толедо. В частности, Иаков бен Иаков Коэн из Сории, похоже, находился в прямом и личном контакте с членами этого круга, так как именно в его сочинениях самым прямым образом находят своё продолжение духовные устремления этой группы. Его заботит толкование, и он не называет их по имени. Его учитель, анонимный хасид из Нарбонны, возможно, принадлежал к кругу