Происхождение боли - [26]

— Как? — бестонально шепнул собеседник.

— А вот так!

— Как — вы — празднуете?

Вопрос болезненно отрезвил Анну.

— … По-разному… В прошлый раз ездили в Озёрный край, устроили пикник, катались на лошадях. Папа заказал и устроил фейерверк…

— Красиво это было — над водой? — спросил человек тьмы, просто и бессильно, как вздыхают в последний раз.

Анна схватила себя за горло, стиснула зубы, всхлипнула…

— Ещё бы, — продолжал собеседник, — Ей было весело. Она смеялась.

Ненавистница уронила голову на протянутые в пепле руки и разрыдалась. Её обидчик уставился в потолок, закусив ноготь на левом указательном пальце.

— Я тоже однажды закатил потеху с огнём… В сущности с горя, да. Задумал вечеринку для местных, еды накупил, выпивки, музыкантов нанял, а никто и не пришёл. Наверное, решили, что я по примеру деда изрыл весь сад волчьими ямами и усыпал медвежьими капканами… Идиоты!.. А над озером стоял огромный сухой дуб. Я велел обвешать его кисетами с порохом, оплести фитилями — дальше включите воображение. Бьюсь об заклад, что на утро французы читали в газетах о новом английском мегамаяке. Кстати, это идея: съездите в будущем году к морю. И вообще не держите взаперти…

— Но она ещё мала, — убито ответила Анна, поднимая заплаканное лицо.

— Ничего в жизни нельзя откладывать, ведь она в любой миг может оборваться.

— О, Иисусе! Истреби этот чёрный язык! — взмолилась женщина.

— Пусть сначала опровергнет, — апломбировал собеседник.

— Да кому нужен мир, в котором вы правы!? Вам же самому противно всё, что вы проповедуете!

— Я обличаю.

— То, что никто не в состоянии исправить? Зачем?

— Реальность — это капля из океана возможностей. Мы не имеем права смиряться ни с чем, и честь и хвала вам за всё, что вы сделали со мной. Видит Бог — мы с вами лучшая пара во всемирной истории супружества! Слава вашей бескомпромиссности! Кому нужен мир, который нельзя уничтожить!.. Как же я с вами не прогадал!

— А вы — смиряетесь с моей к вам ненавистью?

— Я в неё влюблён! Это как раз то, что нужно. Жаль только, что она обречена на дистанционную платоничность, и мне не придётся спасть от вас свою жизнь. Боготворю угрозу смерти! На твоих глазах всё срывается с мест, рушатся стены, открываются дали… Вселенная на ладонях! И всё по-настоящему!.. Да, я могу принимать и любить жизнь — когда есть выбор. Почему нет… Назло ей самой… Ну, что вы грустите?

— Я одинока… Пятьдесят проклятий я послала вам за те ночи, когда всё моё тело казалось удушающей опухолью, когда каждая клетка болела тупо, а нервы то тлели, то вдруг вспыхивали…

— Очень верное описание того, что творилась с вашим благоверным к восьмому месяцу совместной жизни.

— Зато вы избавлены от этих страданий теперь, когда мне… Не хочу вас обманывать: со временам мне стало легче переносить мои полнолуния. Но те, первые… Смогу ли я простить их вам?…

— Полнолуния, говорите?… Проклятия?… Вы что же, мой главный соавтор?

— Я, — угнетённо вздохнула Анна, — знаю только одно: люди не должны жить в ненависти друг к другу. Надо стараться сделать друг друга добрей, а мы…

Собеседник потянул носом темноту, потёр безымянным пальцем стеклянную пластину на столе — она тоненько сонно пискнула.

— В Венеции, в одном гостеприимном доме я встретил некого мятежного ирландца. Мрачная девица, наряженная для сказки, в которой от героини требуется предстать ни голой, ни одетой, стегала его кучерским кнутом; её подружка в прозрачно-белой тунике гладила его же по волосам, целовала в затылок…

— Какая мерзость! Вы назвали его мятежным — по иронии?

— Нет. Он был героем борьбы за независимость, что, кстати, изобличалось его эротическим вкусом: мы все такие — в разной степени… Я мысленно занял его место, нашёл положение интересным, но отказался от этого опыта, понаблюдав за девицами: они-то страдали по-настоящему и наверняка незаслуженно. Что ни говори, а парень вводил их в грех.

— Именно!

— Женщинам не к лицу насилие…

— Но вы сказали, что хотели бы испытать нечто подобное? Я не ослышалась!?

— Анна! вы невежественны, как младенец, если вам это странно… Впрочем, тем лучше, — задушевно глянул, — Это ведь единственное, что я всегда старался скрыть; самое дурное, что во мне есть,… — отвернулся, — … Как, пожалуй, всякий человек, я вроде и мечтаю быть любимым,… но только никак не могу поверить в возможность чьей-то любви ко мне; единственным вероятным, достойным отношением ко мне я привык считать ненависть. И ничто не берёт: ни доводы ума, ни подарки судьбы, ни ласки людей… Они — словно глумливый мираж, дешёвые фокусы. Реальны лишь страх и боль — моя единственная пристань…

— Это всё… из-за матери? — явила мудрость Анна, — … Мне так жаль…

— Вот уж избавьте!.. Полно, не плачьте…

— Что я могу для вас сделать?

— Всё, что вы делаете, вы делаете для меня.

Первым порывом Анны было подбежать к нему, обнять, но вдруг какое-то подозрение…

— Я… Мы… заключили мир, не так ли? Мы больше не враги?

— Нет.

— Так позвольте мне вернуться в Англию, в мой дом, в моё тело. Если захотите, я приеду к вам — куда угодно — по-настоящему, не в виде призрака. Конечно, вы, наверное,… нашли другую женщину,… и мы бы повидались, как друзья… Ну, помогите мне! Ведь вы же тоже что-то знаете о колдовстве. Велите моему духу вновь соединиться с плотью!