Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству - [55]

— труд, включавший ряд тех же аргументов, но с точки зрения криминалиста. «На мой взгляд, объяснять нужно не причину, по которой некоторые люди становятся преступниками, а почему большинство ими не становятся». Уилсон обвиняет философов в несерьезном отношении к концепции, согласно которой нравственность присутствует в чувствах в виде целевого набора инстинктов. Они же в основном рассматривают ее как набор утилитарных или произвольных предпочтений и норм, навязанных обществом. Уилсон утверждает, что моральность является нормой не больше, чем другие чувства — такие как похоть или алчность. Если человеку претит несправедливость или жестокость, то в этом он опирается на инстинкт, а не оценивает полезность чувства с рациональной точки зрения — не говоря уж о бездумном следовании моде.

Даже если вы считаете всякую благотворительность занятием исключительно эгоистичным — то есть, на ваш взгляд, люди делают пожертвования только ради собственной репутации, — проблема остается нерешенной. Ведь в таком случае возникает вопрос: с какой стати филантропия влияет на реноме? Почему мы восхищаемся теми, кто ею занимается? Мы так глубоко погружены в море нравственных допущений, что вообразить мир без них удается не без труда — без обязательств отвечать взаимностью, быть честным, справедливым и доверять другим людям мир просто немыслим¹³¹.

Психологи сходятся во мнениях с Робертом Фрэнком: эмоции представляют собой психические средства гарантии исполнения обязательств. Впрочем, основным источником наиболее примечательного единодушия в этом вопросе выступают исследования повреждений мозга. При повреждении небольшого участка предлобной доли человек превращается в рационального идиота. Внешне он совершенно нормален: не страдает ни параличом, ни дефектами речи, ни отсутствием чувствительности, ни ухудшением памяти, ни снижением общих умственных способностей. Он одинаково хорошо выполняет психологические тесты как до несчастного случая, так и после него. И, тем не менее, вся его жизнь рушится. Причины — скорее психиатрические, нежели неврологические (о, ложная дихотомия!). Он теряет одну работу за другой, раскрепощается и становится донельзя нерешительным.

Но это еще не все. Он буквально лишен эмоций: встречает неприятности, радостные известия и яростные нападки одинаково невозмутимо и рассудительно. Такой человек эмоционально вял.

Антонио Дамасио, в своей книге «Ошибка Декарта»[43] описавший эти симптомы у 12 больных, думает, что принятие решений и эмоции связаны не случайно. Его пациенты столь хладнокровно взвешивают все имеющиеся факты, что не могут ни на что решиться. «Низкая эмоциональность может составлять равно важный источник иррационального поведения», — полагает он¹³².

Вкратце: если вы лишены всех эмоций, вы — рациональный идиот. Дамасио приходит к этому заключению, явно не зная, что такие экономисты, как Роберт Фрэнк, такие биологи, как Роберт Триверс, и такие психологи, как Джером Каган тоже пришли к похожим выводам, хотя каждый располагал разными фактами. Удивительное совпадение!

Терпение — это добродетель, добродетель — это дар, а Дар — это маленький мальчик, который не желает умываться. Сия бессмысленная детская песенка, похоже, таит в себе откровение, подводящее итог основному открытию модели обязательств. Добродетель — действительно дар. Или инстинкт, как принято говорить сегодня. Мы принимаем ее как данность, лелеем и руководствуемся ею. Чтобы быть праведным, нам не нужно прикладывать грандиозные усилия и насиловать саму человеческую природу. Вот если бы мы были голубями или, скажем, мышами, не обремененными социальной машиной, которую постоянно нужно смазывать — тогда да. Добродетель — это инстинктивная и эффективная смазка, являющаяся неотъемлемой частью нашей природы. А значит, вместо организации человеческих институтов таким образом, чтобы они подавляли эгоизм, нам, быть может, следует сделать так, чтобы они развивали добродетельность.

Да здравствует альтруизм посторонних

Общепринятая точка зрения на эгоизм подразумевает некий любопытный парадокс. Как правило, мы относимся к нему негативно. Мы презираем алчность и предостерегаем друг друга от людей, известных слишком рьяным преследованием собственных целей. С другой стороны, мы восхищаемся бескорыстными альтруистами: рассказы об их самоотверженности становятся легендами. Следовательно, на нравственном уровне все соглашаются, что альтруизм — это хорошо, а эгоизм — плохо.

Тогда почему бессребренников так мало? Исключения — Мать Тереза и различные святые — почти по определению незаурядны и редки. Сколько истинных альтруистов, всегда думающих о других и никогда о себе, вы знаете? Очень, очень мало. Что вы скажете близкому человеку, проявившему подлинное бескорыстие — ребенку или, допустим, старому другу, который постоянно подставлял другую щеку, помогал коллегам по работе, бесплатно трудился в больнице или отдавал еженедельную зарплату на благотворительность? Если он делал это время от времени, вы похвалите его. Но если каждую неделю — год за годом, — вас начнут одолевать сомнения. Скорее всего, вы очень тонко намекнете, что он должен немножко больше заботиться о себе, быть чуточку эгоистичнее.