Проигранное время - [9]

— Чисто, — заключил Тазик. — Начнем? Стол вытерли мокрой тряпкой и сухим полотенцем — первым, что попалось под руку. На стол бросили папиросы и сигареты. Те, что пришли, — сигареты, Тазик — папиросы. Пачка папирос была светлой. Торжество началось.

Те, что пришли, подыгрывали друг другу, но мы были техничнее… Наступило следующее утро. Тех, кто приходил, уже не было. Играли свои — студенты. Потап откуда-то за столом взялся. Потом Тазик исчез. Он спал. И Потап спал. Уже Шут сидел. Он заказывал. Но говорил не четко, а вякал — тоже устал. Уже вечерело, и шумело в ушах. Потом меня начали оттягивать.

— Хватит, — говорил кто-то.

— Он уже на автопилоте.

Я помню, что время от времени получал крупные деньги, а помельче давал сдачи. Обычно не замечали, кто, сколько играет, наверно, Человек выследил. Я напрягся и посмотрел в окно. Там было снова темно. Меня перестали трогать. Мы доигрывали. Это была последняя партия. Никто не хотел играть. Может, меня обманывали.

В коридоре все шаталось. Праздник несколько затянулся. Но внутри было хорошо, правда, какая-то часть окаменела. Курить не хотелось. Я отхлебнул чайку и лег. Кровать оказалась чужой. Я случайно на нее присел и лег. Я видел, что меня перенесли на мою кровать.

— Зарвался, — сказал Человек. — Рехнешься так, — пошутил он.

— Как автомат, — прогудел кто-то.

— Ту-ду-ду.

— Та-ра-ра.

— Тр. Сна после игры нет. Отключаешься, словно проигрыватель. Как засыпаешь, не помнишь. Можно ощутить только один блаженный миг — это когда лег. Вот лег — и вот этот миг. Лови его, если успеешь.

Приехали профессионалы. Кто-то привез их. Какой-то сорвиголова. С нами сели Шут и Пас.

— Почем будем играть? — спросил Пас.

— По любым ставкам, — бросил один.

— А расчет? — кинул Пас.

— У нас найдется любая сумма.

— Расчет наличными, — довольно рявкнул Пас. В этот вечер он проиграл все, откуда только деньги взялись, мы больше удивлялись не тому, что он проиграл, а тому, что у него были деньги — десятками. Это всех поразило, даже Шута. У Паса в руках мог быть рубль, мятый и потертый или рваный, один раз даже надкушенный; когда Пас вынимал три рубля, это значило, что выигравший сорвал огромный куш.

— Что ты мне трешку даешь? — сказал как-то парень, который выиграл у Паса. — Плати все, что проиграл.

И тут случилось чудо. Пас вынул пять рублей, и все затихли. Парень хотел что-то возразить, но посмотрел на нас и спрятал деньги в карман.

— На завтрак будет, — сказал он. Больше Пас не баловал. А сейчас он вынул три десятки и другие бумажки. Обычно Пас отдавал деньги так: он вынимал из кармана рубль и говорил:

— На. Я щедрый. Или так: — На. Съешь. Или даже так: — Вот тебе, Шут, рубль, остальные — потом. А сейчас Пас отдал все сразу и ничего не сказал. Было видно, что он расплачивается с тяжелым сердцем. Он приоткрыл рот и был похож на собаку в жару. Он и укусить бы мог. В его лице что-то новое появилось. Он резко отсчитал деньги и бросил их на стол. Профессионалы взяли брошенные деньги.

Мы вместе с ними пошли в студенческую столовую и там поужинали. Профессионалы набрали полные разносы.

— Не много ли? — спросил Потап. «Обжираться приехали», — подумал он.

— Давно не ели.

— А-а, — сказал Потап. Мы сели отдельно от них.

— Проигрался, — сказал Пас.

— Как липка, — согласился Потап. А Шут мирно жевал. Мы взяли немного еды — она денег стоит, и поэтому Шут долго жевал — чтоб нажеваться. Пас ел вымя. К этому блюду он был неравнодушен. Когда мы с ним заходили в столовку, и на раздаче было вымя, он говорил:

— Не всякое мясо — вымя, но всякое вымя — мясо. Оно мяхкое, — добавлял он, — мяхкое и вкусное.

— Оно плохо жуется, — возражал я.

— Зато хорошо кусается, — и Пас клацал зубами. — Сочное, как цыпленок табака. Вымя, три порции, — просил он и третий кусок заталкивал вилкой под два верхних, жульничал.

— Оно денег стоит, Пас.

— Это — вымя, — говорил он, — мясо я не прячу.

Мы садились за стол, и Пас с наслаждением кусал вымя, которое всегда мясо. Особенно яростно он кусал третий, краденый кусок.

Человеку профессионалы не понравились. Нам тоже. Они делали грубые ошибки, кричали зачем-то. Но они выиграли. Как у них это вышло, мы не поняли. Они ходили так, как будто знали карты друг друга; кроме того, они играли так, как будто знали прикуп. «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи», — говорил Учитель. Особенно он напирал на «Сочи».

Потап развенчал профессионалов. Он подсмотрел, как они сдают, когда шла вторая партия. В этой партии из наших играл только Пас, а Шут отказался. Мне пришлось шипеть на Шута змеей, чтобы он догадался: нам желательно было бы есть хоть один раз в день; и он должен это осознать.

— Питаться, — говорил я ему.

— Что? — бурчал он.

— Питаться чем будем? Опять побираться пойдем?

Шут тоже не любил побираться, и он все понял.

— Ладно, — сказал он. — Не буду.

Мы с Шутом смотрели, как Пас проигрывал. Его было не жалко, да он и проигрывал в этот раз мало. Нам хотелось, чтобы больше. «Голова его садовая».

Когда профессионалы уехали, Потап показал нам, как они сдают.

— Сдвигай, — протянул он колоду Шуту. Шут сдвинул. Потап сдал. — В прикупе две пики, — сказал он. — Девять и десять. Мы проверили.