Прохоровское поле - [6]

Его разбудил горячий, терпкий запах чернозема, смешанный с луковым запахом сгоревшей взрывчатки, но он не мог объяснить себе навалившейся на него оглушающей тишины. Прямо над ним в дымном небе одновременно на трех «этажах» десятки наших и вражеских самолетов крутились в смертельной карусели – там шел беспощадный бой за господство. По тому, как тряслась земля и вздрагивал воздух, он понимал, что и на этом поле продолжается бой. И не просто продолжается – нарастает с каждой минутой. Действительно, в тот день вся наша артиллерия на прохоровском направлении – вплоть до тяжелой – была поставлена на прямую наводку. Немногочисленные бригады 2-го танкового корпуса, в котором служил сержант Борисов, сводя в кулак последние танки, снова и снова били по флангу вражеской группировки, пытаясь сковать, задержать её продвижение к Прохоровке, чтобы обеспечить подход и одновременное вступление в бой главных сил нашей гвардейской танковой армии. Всё, что могло в тот день под Прохоровкой стрелять, – стреляло, оттого-то сержанта Борисова изумила неслыханная тишина. Внезапная тревога пронзила его существо: «Тигры»!… Неужто прорвались через позицию батареи?…» Он с немалым трудом привстал, и тогда лишь, словно из далекого далека, до него стали доходить канонада и рев самолетов над головой.

Пушка была разбита – вражеский снаряд разорвался с малым недолетом, его осколки повредили ствол, разрушили тормоз отката. А в двадцати шагах серой мертвой громадой застыл фашистский «тигр» с изображением черепа и скрещенных костей на лобовой броне. Он не горел и даже не чадил, гусеницы его были целы, люки закрыты наглухо, и ни малейшего признака жизни не угадывалось в стальной утробе. Борисов вгляделся и различил белую вмятину в самой середине лобовой плиты корпуса танка. Снаряд не пробил её насквозь, но удар с близкого расстояния был всё же сокрушителен, а крупповская броня вязкостью не отличалась. Куски окалины с внутренней стороны ударили по экипажу, как осколки взорвавшейся гранаты… Подвижная фашистская крепость превратилась в стальной склеп на гусеницах…

Справа, далеко от артиллерийской позиции, в тучах дыма и пыли сверкали пушечные огни – там шел упорный танковый бой. Поблизости занимали оборону подошедшие мотострелки бригады… Слух возвращался, и Борисову вдруг почудился стон. Он словно окончательно проснулся, наклонился над командиром расчета, прижал ухо к его груди и, услышав стук сердца, неверными движениями рук разорвал индивидуальный пакет, стал перевязывать рану. Потом, шатаясь, ходил от расчета к расчету, оказывая раненым первую помощь, пока не сообразил, что в одиночку он их спасти не сможет, особенно если снова нагрянут гитлеровцы. В батарее не осталось ни одной целой пушки, да и много ли навоюет контуженый боец? Стискивая зубы, он пошел к позиции мотострелков за помощью, и вчерашние стихи повторялись в нём, помогая одолевать тяжелые метры изрытой железом земли:

Вот затрещали барабаны –

И отступили басурманы

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать…

Он знал своих товарищей поименно, и за каждого из тех, кто лежал сейчас на разбитой огневой позиции, он всадит ещё не один снаряд в тупые лбы фашистских танков!… Однако продолжать бой на Прохоровском поле сержанту Борисову не пришлось. Уже в расположении мотострелков его перехватила машина политотдела бригады, и он успел лишь сообщить, что на батарее остались одни только раненые у разбитых пушек…

Через двадцать дней, едва оправившись от ранения и контузии, Борисов сбежал из госпиталя. Он боялся, что их корпус уйдет далеко, его могут направить в другую часть, а кто же захочет отстать от старых фронтовых товарищей? Была тут ещё одна причина – пусть не главная, но и немаловажная. Комсорг знал, что представлен к большому ордену, и попади он не в свой корпус, награде придется долго искать его – в войну у людей много забот. Михаилу Борисову очень хотелось заслужить орден Красного Знамени, теперь он надеялся, что в тяжелом бою заработал его, и кто же осудит девятнадцатилетнего парня за мечту – поскорее получить такую награду! Словом, были у комсорга веские причины до срока оставить госпитальную палату.

Ему повезло: попятная машина доставила прямо к штабу соседней танковой бригады, однако встреча вышла несколько неожиданной. Борисов не знал, что его разыскивают по приказу командира 2-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск А.Ф. Попова, который видел бой третьей батареи с «тиграми» со своего наблюдательного пункта. И, едва дежурный офицер доложил в корпусной штаб, что некто в повязках, но без документов называет себя сержантом Борисовым Михаилом Федоровичем, последовало распоряжение: «Задержать до прибытия нашего человека». Вначале Борисов не понял, что нужно автоматчику из охраны штаба бригады, который вдруг появился рядом и пошел за ним шаг в шаг Когда же сообразил, взорвался:

– Вы что – под стражу меня взяли?! Я ж не в тыл, я в свой родной дивизион – на передний край добираюсь!

– Закури. – Пожилой солдат протянул ему кисет. – Но баловать, сынок, не вздумай. Дело наше военное, сам знаешь. Приказано тебя не выпускать из расположения штаба – и не выпущу. Потерпи, у нас разбираются скоро. – И усмешливо подмигнул.