Проходящий сквозь стены - [7]

Режиссер с помоста кричал в громкоговоритель:

— Принц, подвиньтесь вправо, вы загораживаете королеву-мать! Да, еще… вот так хорошо. А вы, лапонька, наклоните немного головку… Только не надо таких гримас. Я сказал — легкая улыбка, нежная, но пристойная. Вы ведь вдова, не забывайте… Эй! Стойте-ка! Высокий лакей справа, сдвиньте каблуки… А теперь внимание! Приступаем к съемкам.

— Снимаем… снимаем…

На самом деле никто еще не снимал, это было что-то вроде генеральной репетиции. Юный принц вошел в роль. Королевы улыбались как надо: печально и благосклонно. Фернандо декламировал, время от времени умолкая, будто выслушивая ответ собеседника:

— Подходит вчера после ужина этот балбес Ларидон, мой земляк,

И говорит мне: «Пошли к Анаиске в столовку», ну так, мол, и так…

Пауза, и Николе, раздраженно, сквозь зубы:

— Меня уже воротит от этой скотины Трюма и его шайки. Добром это не кончится…

Он выразительно погрозил кулаком, а Фернандо продолжил:

— Выпьем по рюмочке. — Я бы и рад, — говорю, — отчего бы и нет,

Только вот я не одет…

Фернандо произносил один из своих любимых монологов, который публике всегда нравился… Однако по привычке сопровождал свои слова отнюдь не дворянской мимикой. И не успел Николе, в очередной паузе, еще раз излить свою желчь на ничтожного Трюма, как из громкоговорителя раздался вопль режиссера:

— Что это за постная рожа на переднем плане! Ни черта себе дворянин! Какой-то клоун на похоронах своей женушки… Побольше благородства!

Но Фернандо и Николе пропустили мимо ушей замечание режиссера; каждый был уверен, что оно предназначается другому. Фернандо продолжал монолог влюбленного вельможи, томно помахивая руками. Режиссер отчаянно взревел:

— Опять он за свое! Господи! Он все испортит! Придурок, идиот… Да возьмите же вы себя в руки! Вы же вельможа! Руку на шпагу! Приосаньтесь!

Фернандо понял наконец, что его небрежная манера приводит режиссера в ярость. И хотя в душе был не согласен с его замечаниями, постарался следовать им и вести себя естественно. Инцидент был исчерпан, но реальность просто так не изменишь. Несмотря на роскошь и благоденствие королевского двора, кругом бушевали пагубные страсти.

В полдень все статисты, переодевшись в свою одежду, собрались во дворе киностудии. Социальное неравенство тут же пропало. Дворяне братались с простолюдинами и лакеями. Николе говорил Фернандо, что с удовольствием поел бы солянки с сосисками. В нескольких шагах от него Трюм рассказывал о ресторане, где можно отлично пообедать за четыре или четыре с половиной франка. Режиссер открыл маленькую дверцу в воротах, выпустил всех по одному и каждому выдал талончик, по которому в половине второго впускали обратно.

Трюм пошел прямиком в хваленый ресторанчик. Следом за ним увязались еще несколько человек, в том числе высокородный коммунист, у которого из-под плохо застегнутой куртки торчал зеленый камзол.

— С виду ресторан так себе, но вы увидите, как там вкусно готовят! — говорил Трюм.

Заведение и впрямь было не ахти. Воняло прогорклым жиром и общественным туалетом. За мраморным столиком Трюм узнал человека с козлиной бородкой, которого режиссер несколько часов назад прогнал со съемочной площадки. Трюм сел напротив и указал спутникам на два соседних столика. Человек с бородкой был явно не в духе. Он спросил:

— Так что за чушь они в конце концов снимают?

— Вроде бы исторический фильм: две королевы — молодая и старая, герой-любовник и народ — для массовки. Еще есть дворяне, но какие! Увидишь — обхохочешься.

Человек с бородкой злорадно хихикнул. Трюм заказал бифштекс, литр вина и продолжил:

— Вечно одно и то же. Вместо того чтобы пригласить опытных профессионалов, они набирают кого попало. Вот мы и увидели утром, что из этого получается. Меня просто взбесил тот болван с белой перевязью — стоит перед камерой и не знает, куда руки-ноги девать. Так и хотелось сказать режиссеру: «Дайте его костюм мне — я покажу, как надо играть».

Человек с бородкой внимательно посмотрел на Трюма и покачал головой:

— Ты, конечно, профессионал, ничего не скажешь. Но дворянин из тебя никакой.

— Верно, — поддакнул коммунист за соседним столиком. — Принцесса от одного вида твоей рожи сбежала бы из тронного зала.

Уязвленный Трюм изо всех сил попытался скрыть обиду и с натянутой улыбкой сказал:

— Ну да, я не красавец. Но дело-то не в этом, а в ремесле. Мне в сто раз больше нравится играть простолюдина, чем дворянина, — по крайней мере, не выглядишь как на маскараде.

Аристократу подали фрикасе из кролика в белом вине, он повязал себе салфетку, чтобы не запачкать соусом зеленый камзол. И прежде чем взяться за еду, презрительно бросил:

— Честно говоря, на простолюдина ты тоже не тянешь.

— Это почему же? — взвился Трюм. — Может, у меня нет такого толстого пуза, как у тебя, зато я колоритный.

Человек с бородкой щелкнул пальцами и со знанием дела подтвердил:

— Он прав. Этого у него не отнять. А что нужно для роли простолюдина? Колорит!

— Вот-вот, колорит, — повторил Трюм. — Потому-то я и говорю, что никто из сегодняшних статистов не может сыграть так, как я. Даже вон тот аристократ, который сидит и жует свою крольчатину, человека из народа нипочем бы не сыграл!